Дети богов - [33]

Так что ближе к вечеру, измазавшись в тине и прицепив к волосам пучки длинной травы, я залёг у запруды на ручье, откуда обычно брали воду. Лежать было мокро, но я терпеливо ждал. Несколько человек прошло мимо но, кажется, меня не обнаружили. Наконец, появилась ожидаемая жертва. Я подождал, пока он наберёт в ведро воды и отвернётся. И схватил за штанину.

— Ссстой, — я произнёс это громким шепотом и постарался придать голосу побольше шипения. — Ты мой! — я медленно приподнялся из своей засады.

Бугай сначала недовольно обернулся. Недовольство сменилось удивлением, но, как только я начал подниматься, его место быстро занял неподдельный страх. Не выпуская ведро с водой он, подвывая и не разбирая дороги, побежал прочь от запруды. Налетел на своего ротного, разговаривающего с командиром лагеря, сбил их на землю, сам упал сверху, да ещё и облил из ведра.

Результатом всего этого стал перевод жертвы моего розыгрыша в какую‑то штрафную роту и пять дней работ для меня. Но оно того стоило!

Я вывез последнюю тачку навоза из конюшни, накидал на пол чистой соломы и, уходя, погрозил лошадям кулаком.

— Чтоб не смели гадить на чистое!

Лошади презрительно фыркнули и сделали вид, что это совсем не они наваливают кучи навоза, стоит только на несколько минут оставить их без присмотра.

С конюшни я сразу направился к запруде мыться. Лагерь временно притих. Я всё‑таки опоздал к ужину, так что уже не торопясь оттирал кожу от конюшенных запахов. Выколупывая попавшую под браслет грязь, я вдруг понял, что уже привык к нему и почти смирился с участью солдата. Это понимание разозлило меня. Хватит! Надоело, что за меня решают, что делать и кем мне быть.

Я не хотел быть магом и пришёл в Замок случайно. Да, в день принятия, когда на обучение принимают любого, кто пройдёт через открытые двери. Но это же вышло случайно! Я даже не знал, куда пришёл, пока мне не рассказали.

Я не собирался поселиться в глуши в одиночестве, мог ведь остаться в Замке, если бы изъявил об этом желании. Так нет же, с мыслью «ну и ладно», долго бродил по Империи, пока не осел.

Я мог оставить Фера инквизиции и никуда не путешествовать, никто не посмел бы осуждать. Но как‑то так вышло, что я несу за мальчишку ответственность.

Вот и сейчас — радуйся, маг, теперь ты солдат. Да чтоб вам всем провалиться! Надоело! Я потянул браслет, в который раз пытаясь снять его с руки. Но кисть не пролезла в его кольцо, как и много раз до этого. Я огляделся. Никого нет, никто не увидит. Слегка расслабился, чтобы не взять случайно слишком много, и направил силу на заклёпки. Браслет потеплел. Я счёл это добрым знаком и продолжил. Через пару мгновений, с тихим вскриком, погрузил руку почти по локоть в воду запруды. Всё‑таки я в очередной раз перестарался и браслет раскалился. Остудив металл, я, не особо сдерживаясь, наложил исцеление на обожженную руку. А чего сдерживаться? Лишнее не вырастит, а оздоровиться никогда не мешало.

Глядя, как буквально на глазах исчезают уже следы ожога под браслетом, порезы и царапины на руках, полукруглый синяк на локте (пегая сволочь в конюшне недавно укусила), я, в который раз, признал себя дураком. Ну, сниму я браслет и что дальше? Как из лагеря уйти? Это не забытая и никому не нужная, а потому и слабо охраняемая граница в горах. Это — военный лагерь для новобранцев и патрули стоят не для красоты, а чтобы эти самые новобранцы вдруг решившие, что долг государю уже выплачен, не покинули территорию. Сменилось уже три луны, четвертая пошла на убыль, а ещё никому из моего набора не дали ни дня увольнительных в город. Начальство опасалось дезертирства. И не без оснований, надо сказать. В первый же месяц попытались сбежать трое. Затем, узнав, что война настоящая и наша служба, как пехотинцев, будет на границе, где, представьте себе, не только строем ходят, но и убивают, в дезертиры подалось ещё семеро. Их всех быстро выловили, демонстративно выпороли, заковали в такой же солдатский браслет что и у меня, и отправили в штрафную роту. Как раз на ту самую границу, от которой они и хотели сбежать.

Не торопясь вернулся в казарменные бараки, встретившие меня необычным оживлением. Кто‑то перекладывал вещи, кто‑то торопливо чинил обмундирование. Отовсюду слышался гул разговоров.

— Что случилось? — я подошел к Торше, одному из немногих, с кем сдружился за это время.

— А, ты же не слышал, — он придирчиво рассмотрел свою запасную рубаху, не удовлетворившись осмотром, понюхал. — Завтра с утра уходим. Нашу роту посылают воевать, — небрежно скомканная рубаха отправилась в походный мешок.

— А нам говорили, что начальное обучение займёт полгода, — скривился я. — Значит, завтра?

Торша кивнул и засунул в мешок портки. Я оглядел казарму. Все собирались к завтрашнему выходу. Вздохнув, и я начал укладывать походный мешок. Пехота… всё с собой, всё на себе.

До нового места мы шли чуть больше десяти дней, в основном по дорогам. По пыльным дорогам в жаркий летний день. Сначала было легко, за четыре месяца непрерывных тренировок нас привели в какую — никакую форму. Даже пропал намечающийся живот. Правда, в обмен на ноющие мышцы и постоянные синяки. Физически я был готов к переходу. Но пыль… Дорожная пыль сопровождала поход, превращая его в изощрённую пытку. Она забивалась в нос, рот, покрывала всех с ног до головы, превращая в одно ходячее облако пыли. Она скрипела на зубах, натирала глаза, проникала через мельчайшие дырки в самые неожиданные места. От этой желтой мелкой пыли никак нельзя было скрыться. Влажные повязки на лице высыхали в считанные минуты, слабый ветер не успевал снести поднятое множеством сапог облако.