Дети богини Кали - [54]

– Нет, – ответила она, запрокинув голову.

Саймон бессознательно тоже взглянул наверх. Над ними клубилось бледно-серое пасмурное небо, ветер приносил время от времени мелкие капли дождя.

– Мне не грустно, – сказала Онки, -мне страшно. Только это не настоящий страх, не такой, когда боишься боли или смерти, а другой… Но он не меньше выбивает из колеи.

– Чего же ты боишься? – спросил мальчик. Тонкие пряди волос щекотали его нежный лоб; недовольно сморщившись, он убрал их рукой.

– Не твоё дело, -отрезала она.

В разговоре с ним Онки всегда пыталась показаться жестче, смелее, независимее, чем была.

-Ну почему же не моё? Мы ведь друзья… – Саймона опечалило её недоверие.

-Разве ты сможешь мне помочь?

– А вдруг смогу.

Онки усмехнулась. Саймон уже привык к её высокомерию и сумел убедить себя, что, когда дружишь с девчонкой, иначе просто не бывает. Он ведь всего лишь мальчик – мальчик! – маленькое беззащитное существо, а она – ооо! – девчонки гордые и сильные, они здесь главные, они созданы порабощать мир, и ему ли спорить с Онки Сакайо…

– Я не хочу участвовать в следующем туре олимпиады по математике, – сказала она.

-Но почему? – удивился Саймон,– Ведь в предыдущем ты, кажется, победила…

– Вот именно! Я хочу, чтобы меня запомнили победительницей… – Онки снова запрокинула голову, сердитым сильным движением, мягкие волосы её рассыпались, очки подпрыгнули на носу. Врач совсем недавно прописал их ей, и Онки безумно стеснялась очков, но тщательно делала вид, что даже гордится ими – она решила, что так ей удастся избежать насмешек.

Саймон как всегда внимательно слушал её.

–На следующем туре будут более сильные соперницы, и я боюсь не устоять против них… Я почти уверена, что на этот раз не стану лучшей… Понимаешь?

– Ну и что? В этом нет никакой трагедии… Хотя бы попробуешь свои силы…

Онки повернулась к нему с таким холодным режущим взглядом, что он сразу понял: говорить этого не следовало…

– Ничего ты не смыслишь! – Онки сжала кулаки, – Я этого просто не вынесу… Для меня не быть первой – это позор! Надо придумать какой-нибудь предлог, чтобы не участвовать в следующем туре…

– По-моему страх куда позорнее поражения, – заметил Саймон.

Онки снова взглянула на него со сталью в глазах.

– Но так я хотя бы смогу думать про себя, что я победила бы, если бы участвовала…

– Твоё тщеславие порой граничит с глупостью, – отчеканил он, отворачиваясь. – Страх – это уже поражение. Ты можешь сколько угодно тешить себя иллюзиями, но от этого не станешь более сильным игроком.

Онки сделала вид, что не услышала этих слов, такое за нею водилось, она намеренно оставляла без комментариев все реплики Саймона, хотя бы отдаленно напоминающие советы, дабы показать ему, что для неё поучения маленького мальчика совершенно ничего не стоят.

Оттолкнувшись от ветки руками, она легко спрыгнула на землю.

Саймон грустно смотрел ей вслед. И зачем он только простил эту упрямую воображалу? Он ведь клялся самому себе никогда больше не разговаривать с нею, застав их с полуодетым Малколмом в гараже…

Ему снова вспомнился день, когда Онки выпрашивала у него прощение. Началось с того, что она в очередной раз вступилась за Фича. За него постоянно приходилось вступаться – над ним не издевались, кажется, только ленивые…

Онки разогнала недоброжелательно настроенную компанию, на сей раз ей потребовалось пустить в ход кулаки и даже пришлось получить несколько ссадин – в качестве награды за свой «подвиг» она попросила Саймона поговорить с нею наедине. Он не хотел соглашаться, но Фич робко заметил ему, что они очень обязаны Онки, и посоветовал всё-таки внять её просьбе. И мальчику пришлось сдаться.

Сначала разговора не получалось, они злились друг на друга, каждый норовил съязвить побольнее, и Саймон сказал, что простит Онки только тогда, когда она порежет себе руки канцелярским ножом. Он не думал, что она это сделает, он обиделся и играл с ней в злую игру, но Онки взяла злополучный нож и полоснула себя несколько раз… Он и сейчас помнил, как ярко зажглись на светлой коже красные нити порезов. Она сжала руку в кулак, но с него все равно капала кровь. А потом она сказала, глядя ему прямо в глаза:

– Когда ты вырастешь, я поцелую тебя, Саймон Сайгон.

Это прозвучало в тот миг почти как угроза, ничуточки не ласково, скорее упрямо и хмуро, но это была самая приятная угроза из всех, какие только могут быть на свете, Саймон почувствовал, как мурашки побежали у него по позвоночнику, а жар прихлынул к лицу. И он простил её.

Вскоре после этого разговора Онки и Саймон снова поссорились, и на этот раз тоже совершенно по-взрослому – на разрыв.

Вышло всё как раз из-за поцелуев.

Саймону предложили играть в школьном спектакле. По сценарию девочка, исполняющая главную роль благородной разбойницы, в финале должна была слегка чмокнуть его в щеку, намекнуть зрителю на зарождающиеся чувства – Саймону доверили играть прекрасного Принца – и Онки, узнав об этом, неожиданно пришла в ярость:

– Неужели ты согласился?! Вот уж не ожидала от тебя. Ради какого-то дурацкого спектакля ты способен разрешить целовать себя неведомо кому!?

– Ну…ведь это же искусство. Просто дружеский поцелуй… И она не неведомо кто, я знаю Дейзи давно, мы с ней в одном классе…