Дети богини Кали - [10]

Потом навалилась качающаяся мягкая чернота, Онки закружило, словно в водовороте, и откуда-то издалека донеслись до неё непривычно растянутые, будто бы надолго повисающие в пространстве, звуки голосов:

– Не дай бог убила, дура....

– Да брось ты паниковать, отлежится.

– Идемте отсюда…

Когда Онки пришла в себя, рядом сидела Кора. Небо медленно вращалось над головой, и первым, на чём удалось остановить взгляд неохотно разомкнувшихся глаз, были чужие плечи, тонкие, но рельефные, гладкие, будто выточенные из мрамора плечи, их полностью обнажала сильно вырезанная, как у Мидж, спортивная майка. Спереди на ней был принт – логотип известной футбольной команды и номер «22». Пропитавшись потом, майка прилипала к телу, обрисовывая едва заметно выпуклые рудименты молочных желез с круглыми плотными пуговками сосков.

– Вставай, – небрежно сказала Кора, – пошли.

Онки приподнялась, превозмогая боль. Ощущение собственной неуязвимости напрямую связано с концентрацией адреналина в крови, и поэтому теперь, когда азарт драки угас, беспомощность и слабость обрушились на неё лавиной; помятые ребра жгло под влажной от пота футболкой, в носу хлюпала кровь, костяшки пальцев помнили каждый нанесенный удар.

Кора Маггвайер молча помогла ей встать.

– Почему ты заступилась за меня? – спросила Онки. Ей было мучительно стыдно за свою беспомощность, особенно перед девчонкой, с которой ей случилось подраться в прошлом, хотя теперь Онки уже сомневалась в том, что тогда Кора делала это в полную силу: ведь если сегодня ей удалось пусть не раскидать, но хотя бы подержать в напряжении отмороженную шайку Мидж, то она кой-чего стоит…

– А как мне следовало себя вести? – спросила музыкантка с грубоватой насмешкой, – Стоять и смотреть как тебя бьют? В следующий раз я так и поступлю.

– Да нет… Я не то хотела… – сдавленно пролепетала Онки, – Спасибо.

– То-то же, – сказала Кора примирительно, – а то мне мои кости тоже не даром достались. И обидно рисковать их целостностью ради всяких задир с болезненным самолюбием.

Онки грозно шмыгнула расквашенным носом.

– А разве не так? Помнишь из-за чего ты в прошлом году со мной сцепилась-то? Нет? В том и дело. …Повода не было. Так. Выскребли из-под ногтя.

Онки действительно уже не помнила, как не помнила она и остальные девяносто пять процентов причин своих драк; сегодняшняя, пожалуй, оказалась тем редким исключением, когда Онки пришлось честно защищаться; обычно же аномально высокий коэффициент агрессивности попросту требовал внимания к себе: желание впечатать куда-нибудь кулак было продиктовано природной необходимостью, и уж если подворачивалось хоть какое-нибудь относительно правое дело, за которое следовало побороться, то грех было этим не воспользоваться.

– Так если ты меня недолюбливаешь, то почему защищаешь? – не унималась Онки, – ведь если мы с тобою однажды чего-то глобально не поделили, стало быть, мы враги?

– Только в том случае, если нам обеим всё ещё нужно то, чего мы не поделили, – иронично изогнув бровь, отвечала ей собеседница.

Онки тут же вспомнилась сцена в столовой: разгневанная Кора, изумленные лица, повернутые в одну сторону, точно множество экранов с идентичным изображением в гипермаркете электроники, Лопоух с пятном вишнёвого компота на груди, будто застреленный или проколотый насквозь шпагой…

– Но ведь ничего не забывается, и вряд ли ты будешь относиться к кому-либо с прежней симпатией после того, как он пропишет тебе в челюсть?

Кора сдержанно усмехнулась.

– Смотря за что. Добро и зло категории относительные, а потому конкретный на совесть отвешенный хук с одинаковой вероятностью может быть тождественно равен как одному, так и другому. Тебе, вероятно, не знакома притча о воробье, лисе и лошади?

Онки помотала головой.

– Держи, пригодится. Летел воробей зимой, замёрз, упал. Казалось, тут всё, и конец ему, да проходила в это время мимо лошадь, навалила большую кучу, на воробья прямо, а куча тёплая, отогрелся воробей и думает: «Вот, лошадь, зараза, вздумалось ей на меня насрать!» Негодует. Шла мимо лиса, увидела воробья, услыхала его причитания, помогла ему выбраться из кучи, перышки очистила ему, языком вылизала, а потом взяла его, да и проглотила. Благо так же часто бывает грубым, как зло – ласковым.

Кора глядела на тринадцатилетнюю девчонку, сосредоточенно сопящую окровавленным носом, со снисходительным умилением, как на маленького ребёнка, хотя сама была лишь двумя годом старше.

– Ты хорошо дерешься, – пробормотала Онки. Чувство благодарности обязало её сделать защитнице комплимент.

Кора только неопределенно махнула рукой в знак того, что не считает это сколько-нибудь примечательным достоинством.

Они медленно шли вдоль необозримого забора из металлической сетки, которым огорожены были корты, футбольное поле, похожее на цирковой шатер здание круглогодичного катка и прочие постройки спортивного комплекса. Заходящее солнце пробивалось между отдаленными корпусами Норда яркими вспышками, листва с деревьев облетела уже почти вся, но было тепло, тихо…

Случившееся неожиданно и стремительно сблизило Онки и Кору – словно стихийное бедствие одним рывком бросило их навстречу друг другу.