Дети бездны - [5]

Магда говорит, что Диана слишком молода, чтобы полюбить, и не любовь это вовсе, а первое увлечение. Только что она может понимать старая, глупая гусыня? Надо бы отцу влюбиться и жениться на какой-нибудь знатной красавице — тогда бы Диана посмотрела на Магду. Сама влюблена в Тьерри по уши, а туда же, других судить.

Адель, ах, Адель! Родная сестричка, а любимого забирает и не морщится! Хватает совести в глаза смотреть, поучать да еще и осуждать за любовь, а сама понятия не имеет что это такое. Ханжа! Делает свою сестру и будущего мужа несчастными и считает это правильным! И платье свадебное голубое выбрала, как Диана мечтала. Специально! Мало ей любимого отобрать, нужно вовсе мечту в прах растоптать. Ну, сестричка!

А Диана с ней еще нянчилась, пеклась о ней, как о сиротке, будто только она осиротела. А ведь она мать у нее отобрала, она ее убила, на свет появившись.

— Ненавижу! — прошептала в темноту и сникла. Неправда, нет в душе ненависти ни к сестре, ни к отцу — больно только очень, горько. И обвинять хочется лишь для того, чтобы чуть легче стало.

Разобраться здраво — каждый свой долг выполняет, одна Диана разум не слушает, зову души и сердца поддавшись. А не смирить их, кричат от боли. Понять можно — как же смириться, как можно спокойно к происходящему отнестись? Аделии просто — дочерний долг, воля Всевышнего и то ей как мед — не докажешь что деготь. Отцу тоже главное дочерей выгодно пристроить, остальное в его понимании неважно. И упрям, как все Артего, не сдвинешь, если что решил. Но тогда что от Дианы хочет? Смирения? Сроду его у нее не было. Она не Адель.

Подол зацепил очередной сучек и Диана рванула платье, высвобождая его. Не устояла на ногах и упала в кусты, прокатилась вниз по листве и мху. Вставать не хотелось — печальные мысли лишали сил. Девушка перевернулась на спину и уставилась в небо, что подмигивало звездочками и тем, казалось, поддерживает ее. Единственное.

Что она делает здесь? От чего бежит, к кому?

Если бы Уиллу это было нужно так же как ей — он бы нашел возможность за эти два бесконечно долгих месяца дать знать. Но мужчина даже не появился в замке, не попытался увидеться с Дианой, хотя бы передать ей письмецо, коротенькую записку. Последний раз они виделись на их с Адель помолвке. Вернее Диана усиленно смотрела на возлюбленного, ждала, что он хотя бы посмотрит на нее, но тот не замечал любимой, смотрел в сторону, был хмур, немногословен, но более ничем не выдал свое отношение к предстоящему браку.

"Очнись", — прошептал ветер, взъерошивая волосы: "Ты никому не нужна".

Он прав. Разве она нужна Уиллу? Разве он стремиться соединиться с ней? Нет.

Разве она нужна сестре? Она, упрямо непонимающая и непринимающая тех вещей, что почитаются нормой Аделией, досадная в своем неприятии, досаждающая в попытке что-то изменить — нужна? Нет. Она как обуза для младшей сестры, бельмо на глазу, жуткая ноша, которую нести тяжело, а бросить жалко. И сколько облегчения было во взгляде сестры, когда отец объявил свою волю — не меньше, чем осуждения, когда Аделия увидела, как Диана и Уилл, взявшись за руки, стоят под дубом в саду. Ночь для кого-то время сказок, для кого-то кошмаров. Для сестры — последние, и видно потому, со страху и темноты, привиделось той то, чего и не было.

Подняла тогда переполох. Клялась — невольно, о душе сестры радея, от бесчестия спасая. Но так ли уж не специально? Может тогда, в тот момент Адель позавидовала любви сестры и знатного Бредворда, захотела для себя то, что есть у Дианы: Может, тогда она влюбилась в Улла и захотела получить его? Ведь недаром буквально на следующий день, когда отец объявил свою волю, Аделия беспрекословно согласилась, хотя мечтала и стремилась уйти от суетной жизни в монастырь и посвятить себя служению Богу.

Соперница. Сестра — соперница.

Рядом кто-то завыл, словно вторя состоянию души девушки. Надсадный, протяжный вой полетел к луне и звездам, соединяясь с внутренним воем Дианы.

Вой постепенно перешел в скулеж и девушка насторожилась, забыла о своих бедах, уловив в протяжном плаче животного беду куда большую чем ее. Она поднялась и, оглядываясь, пошла на звук. Конечно, разумнее быть осторожнее и не любопытничать, а бежать со всех ног прочь, но если что-то случилось, если животное попало в неприятность, кто ему поможет? Если люди немилосердны друг к другу, то должны же они хоть к тварям божьим проявлять сострадание.

Диана брела наугад. Вскоре поскуливание стихло и было трудно понять, откуда оно до того доносилось. Тишина казалась зловещей и ежила плечи сильнее, чем ночной холод. Но разве можно было остановиться, если она чувствовала себя столь же одинокой и несчастной, как то животное.

Сначала ничего не было видно, но вот вдалеке девушка уловила слабое шевеление. Если это был зверь, то огромный, что заставило ее остановиться и собраться с духом, чтобы подойти ближе. Шаг за шагом девушка медленно приближалась и, наконец, увидела, что никакое это не животное, а несчастный путник, которого видно застала ночь в дороге. Заночевал он явно неудачно — нога попала в капкан чуть ниже колена. А какой уж тут сон, если вокруг ни одной христианской души, выбраться самостоятельно невозможно, а хищников полный лес. В пору и, правда, выть.