Дети Атлантиды - [2]

В мрачном гроте, на глубине нескольких саженей, русалка спрятала моряка, придавив одежду камнями, чтобы течение не унесло его прочь. Маленькие хищники, живущие в рифе, не трогали молодого человека, потому что они боялись русалку: от злости она могла вырвать у них клешни и высосать их тело из прозрачных панцирей или просто разорвать их своими злобными пальцами. Ее боялись даже гигантские лангусты и огромные крабы: она была безжалостным охотником и могла, взяв осколок камня, вбить его в щель в панцире и расколоть панцирь надвое. Слишком умная, слишком быстрая, она держала обитателей своих владений в страхе.

Русалка смотрела на спокойное лицо моряка со странной тоской, возникшей в ее сердце или там, где должно было быть сердце. Она с холодной лаской погладила его щеки и закрыла ему глаза, положив на них ракушки. Связала водорослями волосы и затем, наигравшись со своей мертвой игрушкой, поплыла прочь, забыв о ней на час или на неделю, чтобы потом когда-нибудь вернуться и глянуть на нее.

Солнечные лучи не добирались до моряка, но предмет на его груди странно поблескивал, посылая сверкающие искры сквозь толщу воды. Иногда этот блеск казался горячим, как будто это было биение капризной силы, и тогда вода вокруг тела начинала шипеть, образуя пузырьки пара, которые тут же поднимались наверх. Однажды, когда русалка попыталась прикоснуться к предмету, ее пальцы прокололо сотнями игл и у нее онемела вся рука. С тех пор она больше не дотрагивалась до него, и с течением времени он потемнел и потускнел.

Лицо моряка объели существа слишком ничтожные, чтобы их мучить, море отмыло кости, и они белели среди цветных кораллов. В пустых глазницах расцвели анемоны, и мелкие рыбки целовали впадины на месте его щек. Раз в месяц или раз в год русалка возвращалась в грот, как скряга возвращается к своему сокровищу. Она долго-долго вглядывалась в останки моряка, думая о тайне его смерти. Никогда прежде она не приближалась к существу, которое было так похоже на нее. Русалка не помнила, были ли у нее родители, братья или сестры, и вообще не знала, существовали ли они, рожденные дыханием ветра и слезами моря. Она впервые почувствовала свое одиночество, и тогда были посеяны семена ее отдаленной гибели.

Земля совершала свое обращение вокруг солнца, менялись времена года, бесконечное утро мира превратилось в день. Проходили годы, события выстраивались в историю; века волшебства уступили место разуму и науке, знаниям и предрассудкам, религии и ереси. Люди пытались изобразить на картах континенты и моря…

Рыбак из прибрежной деревни, более отважный, чем его товарищи, забросил сеть в далеких водах и вытащил пучок водорослей. Он встал на колени у борта своего корабля и запустил руки в сеть. В водорослях он нащупал что-то тяжелое, странно живое, трепещущее в его пальцах. Набежавшая волна отодвинула зеленые растения, и показалась голова. Ужасная голова утопленника, с бескровными губами разинутого рта, с огромными глазами над скошенными скулами. Но голова была живой. Глаза сверкнули, и жуткий вопль раздался из мертвенно бледных губ. Вопль поднимался все выше и, усиливаясь, вибрировал, будто горло головы было живой флейтой. Рыбак знал об этом зове, рассказы о нем передавались из поколения в поколение. Он подтянул голову ближе к борту судна, приложил к ее шее свой нож и приказал замолчать таким тоном, который преодолевает все языковые барьеры. Рот головы плотно закрылся, и рыбак позвал сыновей, чтобы они помогли ему втащить добычу на борт.

Мальчики в изумлении смотрели, как вода сбегала с хвоста русалки, проливаясь сквозь ячейки сети. Один из мальчиков оцарапался о чешую, и ночью ему стало плохо. Он лежал в каюте, его лихорадило, но рыбак не выбросил русалку обратно в море. Он поливал ее водой, чтобы сохранить влажной кожу, и кормил рыбой из своего улова. Но при этом он всегда держал нож наготове.

Через два дня мальчик умер. Утром рыбак подошел к своей узнице. Сердце его кровоточило. Он приготовил остро наточенный нож и, схватив русалку за зеленые волосы, потянул назад ее голову. Странные глаза уставились на него: они были непроницаемы, как глаза животного, и рыбак не мог понять, что в них — ужас, ум или хитрость. И вдруг она заговорила. Ее никогда не работавшие голосовые связки издавали хрипло вибрирующие звуки, ее слова эхом отдавались в шуме ветра и плеске волн.

— Не делай этого, — сказала она. — Не убивай. — Русалка не сказала «пожалуйста», это слово было за пределами ее разума.

— Мой сын умер, — сказал рыбак. — Смерть за смерть, и бесполезно молить о пощаде.

— Твой сын был неосторожен. Он умер легко. Не умер бы сейчас — умер бы позже. Это не потеря.

— Я его любил, — сказал рыбак, и его рука еще крепче ухватила ее волосы. Перед ней блеснул нож.

— Но у тебя есть другие сыновья. Я не понимаю, что такое любовь.

Рыбак знал всего несколько слов, которые могли бы точно выразить его чувства.

— Он был моим сыном. Моей плотью и кровью. Ты можешь предложить мне сокровища множества затонувших кораблей, жемчуг сотен раковин, но ты не можешь вернуть мне сына. Вот что такое любовь.