Детектив с одесского Привоза - [18]

Это его дебют в роли детектива.

Он еще активнее начал «разнашивать сапоги», много ходил по своему участку, часто наведывался на Привоз, но выйти на след Мильки никак не удавалось.

Петру Тищенко Борецкая так и не позвонила.

Следствие продолжало топтаться на месте.

Ничего подозрительного в поведении Сидоренко не обнаружили. Его знакомство с Милькой установить не удалось.

Поступили ответы из других городов на запросы относительно некоторых пассажиров. Ни один из них не заслуживал внимания.

Опрос стюардесс вечерних рейсов оказался напрасной тратой времени.

Никакой зацепки до сих пор не давала версия «фомки» сложной конфигурации. Кто мог такую изготовить или продать — неизвестно.

Мужчина среднего роста, лет сорока, в черном кожаном пальто, в шапке из ондатры, с буйным черным чубом и черными пушистыми усами, в очках с большими квадратными стеклами в толстой темной оправе, который прибыл на такси в аэропорт приблизительно в двадцать с четвертью десятого марта с двумя большими чемоданами в светлых чехлах, бесследно исчез, словно сквозь землю провалился. А именно он разыскивался как вероятный грабитель.

Кое-кто уже начал утверждать, что в Одессе побывал очередной опытный «гастролер», который «повесил» на местную милицию еще одну нераскрытую квартирную кражу.

Но пятнадцатого и двадцатого марта, с интервалами в пять дней, были совершены еще две кражи. И эти — на территории Приморского района.

И снова преступник действовал вне всяких правил — в помещениях потерпевших не оставил своей «визитной карточки», хотя следы его искали как никогда тщательно. И занимались этим лучшие специалисты райотдела милиции.

Ни среди соседей потерпевших или их знакомых, ни среди шоферов не удалось выявить свидетелей, которые могли бы хоть чем-нибудь помочь следствию.

Входные двери и этих обворованных квартир были открыты точно таким же способом, как и у механика Тищенко, вмятины на дверных коробках от «фомки» были абсолютно идентичны. Значит, все три квартирные кражи совершил один преступник. Но кто он? Одесский вор или «гастролер» — ответить на это никто не мог.

В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое марта, когда стало известно о второй загадочной краже, подполковник Астахов поднял по тревоге весь личный состав райотдела милиции. Всех предупредил: бить отбой не будет до тех пор, пока преступник не окажется за решеткой, и не имеет никакого значения, кто его задержит — сыщик или участковый инспектор, постовой милиционер или автоинспектор. Важен результат! С него достаточно обвинений в бездеятельности, намеков на то, что его подчиненные даром едят хлеб...

Во второй половине дня двадцать первого марта в темном царстве следствия вспыхнул луч надежды. Открывалась перспектива выйти на загадочного грабителя.

Но официальному следствию все карты спутал участковый инспектор лейтенант Василий Забара.

На арену выходит Циркач

1

А случилось вот что.

Как и всем блюстителям общественного порядка, Забаре было приказано усилить патрулирование на своем участке, особенно с наступлением темноты, хорошо присматривать за квартирами, которые могут заинтересовать вора. (Настоящий участковый должен знать, кто живет в полном довольствии, а кто — нет, на кого из жителей вор может «рассчитывать», а к кому его и быками не затянуть.)

Забара старался, поднял на ноги пока что малочисленный свой актив, предупредил тех, с кем уже успел познакомиться, о бдительности, по своему усмотрению проводил то, что лишь с большой натяжкой можно было бы определить как личный сыск.

Первое зернышко подозрения упало на почву его недоверия во время случайного разговора о несправедливости в жизни, о том, кто какие этажи умудряется в ней захватить.

В конце улицы Привозной несколько магазинов охранял ночной сторож дед Полундра. Забара, обходя свои «владения», всегда останавливался возле него перекинуться словом.

Свою работу дед Полундра считал легкой, но несколько унизительной. В молодости он ходил на судах заграничного плавания, много повидал. Затем работал в порту. С почетом его проводили на пенсию, но он был недоволен, жалел, что рано снял моряцкую форму.

Встречаясь с Василием, дед Полундра охотно рассказывал о своих приключениях, которые случались с ним в плаванье. Рассказы деда всегда были живые, интересные, но в голосе его чувствовалась какая-то горечь, словно жизнь у него не удалась и впереди тоже никакого просвета.

Двадцатого марта Забара вышел на патрулирование в двадцать один час.

Вскоре подошел к тому месту, где обычно находился дед Полундра. Деда нигде не увидел. Позвал. В ответ тишина. Забара начал проверять пломбы на дверях магазинов. Ни одна не повреждена. Заглянул в темные углы. Никого.

Но вот и сторож подошел. Объяснил: что-то холод уж больно сильно его прижал, он и сбегал домой, чтобы сменить ботинки на сапоги, хорошо, что живет недалеко.

Забара посочувствовал, дескать, нелегко каждую ночь пропадать возле магазинов, когда за плечами уже шестьдесят с лишним лет.

— Нелегко, Василек, ой нелегко, — вздохнул дед Полундра. — А что поделаешь? Детей у меня трое, у каждого своих столько же, надо помогать. А пенсии не хватает. С Серегой, младшим, живу. Ему-то, считай, самая большая выгода от моей работы, определенно говорю. Я на дежурство, а он — на мою кровать отдыхать. Невестка с малышами еще на одну кровать — и полный порядок, никакой полундры. Когда меня раз в неделю подменяют, так просто беда. Вдвоем на кровати с сыном не помещаемся, узкая уж больно, а на полу только и свободного места, что под столом, больше лечь негде. Ну, Серега под стол не хочет залезать, говорит, что уже вышел из того возраста, дремлет за столом, сидя. Мне бы, Василек, еще где-то такую работу себе подыскать — на одну ночь в неделю. Может, услышишь, то крикни «Полундра!», я буду проситься.