Детектив на исходе века [Российский триллер. Игры капризной дамы] - [36]

Первая — короткое замыкание, вторая — Тропин, третья — посторонние лица и четвертая версия — пожар как результат халатности должностных лиц.

В заключение выступил шеф. Он вновь вернул обсуждение в привычные рамки совещания и неторопливо, как на судебном процессе, стал излагать известную присутствующим истину о том, что отрабатывать необходимо все версии одновременно. Затем перешел к конкретным вещам:

— Приблизительная стоимость коровника — 16 тысяч, животных — 12 тысяч, если оборудование будет оценено тысячи в три, то за тридцать тысяч перевалит.

— Не перевалит, — сказал шепотом Корж, — не дадут перевалить…

— Уголовное дело, возбужденное по признакам статьи 172 Уголовного кодекса РСФСР, примет к производству следователь прокуратуры Кроев.

Брови Кондака при этом радостно взметнулись вверх. Прокурор брал себе дело заведомо милицейской подследственности. Зачем?

— Я считаю, — продолжал, между тем, шеф, — что целесообразно создать группу из работников прокуратуры и милиции.

Услышав это, Кроев усмехнулся. Если из сотрудников милиции можно создать группу даже из десяти человек, то под прокурорскими понимался только Кроев. Шеф опроверг истину о невозможности одному корнету встать в две шеренги.

— От нас в группе будет работать Денисов, — заключил Кондак.

Началась защита ведомственных интересов. Кондак берег Коржа. «И еще Глинков, разумеется», — добавил он, понимая, что группа выглядит бледно.

— Так дело не пойдет, — вскочил со своего места Мазюк, — в группе должен быть Корж. — Он прекрасно понимал, что без Коржа перспектива раскрытия дела становилась призрачной, а так как он взял дело в свою «епархию», то «повесить» его так просто не собирался.

— У нас две кражи не раскрыты, — вяло сопротивлялся Кондак.

Но шеф твердо стоял на своем:

— Только Корж. Если вы не понимаете момента и не хотите со мной согласиться — перенесем наш спор в другие инстанции.

Упоминание об инстанциях сделало Кондака сговорчивым:

— Ладно, — сказал он, — пусть будет Корж.

— Ну вот, — облегченно вздохнул шеф, — организационные вопросы решены. Александр Петрович, спланируйте ход расследования и работайте. Повезло вам. Не каждому молодому следователю такие дела достаются.

Все зашумели и стали расходиться, и вскоре в кабинете остались только Корж и Кроев.

Кроеву ужасно хотелось спать, но, не желая перед Коржом выглядеть слабаком, он спросил:

— Над планом сейчас поработаем?

— Нет, — ответил Корж, — с лёта дело не взяли — торопиться некуда, теперь думать надо, а сегодня сделать это качественно мы уже не можем, да и народа ответственного кругом много — советами замучают. Завтра подумаем, завтра нас будет намного меньше.

— Почему?

— Сразу не объяснишь, поработаешь чуть больше — узнаешь. До завтра.

Кроев вышел из райотдела последним. Он сильно устал, но шел в общежитие неторопливо, небрежно неся следственный портфель и фотоаппарат. Не стоило заходить в прокуратуру: завтра с этим же портфелем и аппаратом он поедет в «Приозерный».

Бессонная ночь и сумбурный день, события которого картинками калейдоскопа складывались и рассыпались в голове следователя, утомили его, и он, добравшись до постели, мгновенно уснул.

Ясновидящий Корж оказался прав. На следующий день в «Приозерный» шла одна прокурорская машина, в которой на переднем сиденье рядом с Василичем сидел Кроев, а сзади подпрыгивали на кочках Корж и центральная фигура вчерашнего происшествия Тропин, вытрезвленный, но не опохмеленный.

Тропин не выглядел злодеем, на героя он тоже не походил. Это был в полном смысле невзрачный человек лет сорока с темным испитым лицом, оловянными навыкате глазами и полуоткрытым ртом. Он сидел, забившись в угол «Уазика», тупо уставившись в одну точку на полу. Шапка на его голове сидела криво, телогрейка была расстегнута.

Выехали за Кедровку. Под колесами машины хрустел ледок. Начинался очередной мартовский день.

Дорога предстояла длинная, и Корж решил не терять времени даром. Выждав момент, он спросил Тропина:

— Болит голова?

— Не болит, — зло ответил тот, — с чего ей болеть.

— Ну, конечно, с чего ей болеть, — сказал Корж, — ты же вчера выпил сто грамм, но с устатку опьянел. Так?

— Так, — ответил Тропин, не чувствуя иронии.

— Так, — подтвердил Корж. — Ну, а прокурора зачем ругал и в вытрезвителе про пожар всем говорил? Меня чуть не избил, когда я тебя вечером в контору пел.

— А че я говорил? — насторожился Тропин, — я ни че…

Он, конечно, не поверил, что мог ругать прокурора и драться с Коржом. Но вот проболтаться спьяну мог, и это его забеспокоило. Корж умело заронил в его душу зернышко сомнения.

— Что-то ты там про ларь говорил, — продолжал разговор Корж.

Тропин словно проснулся, поднял голову, посмотрел на Коржа и медленно, чуть ли не с угрозой, процедил:

— Мягко стелешь, начальник.

Ответ этот, исходивший от неразвитого алкаша из Кедровки, буквально ошарашил Кроева и Коржа. Ни тот, ни другой не ожидали от него ничего подобного.

Первым справился с замешательством Корж:

— Ну, ну, Тропин, — не строй из себя блатного. Со мной эти штучки не пройдут. Я твою биографию лучше своей знаю. Ты мог бы Денисову баки заколачивать. Он бы тебя поддержал и по «фене» побазарил. Тебя послушаешь — ты всю жизнь в тюрьме сидел и зону в долгах и страхе держал. Об этом ты односельчанам рассказывать можешь. Ты им можешь сказать, что ты в те лаге’, что ничего не боишься и что тебе две пятницы жить осталось, а у меня это не пройдет. Я таких ухорезов насквозь вижу, — сказал Корж без тени иронии, — понял?