Детектив и политика. Выпуск №4 (1989) - [110]

В общем, уговоров обследовать монастыри Неаполя и окрестностей, Южной и Центральной Италии — отчего уж не заглянуть и в те, что на севере, а также во Франции, Австрии, Баварии, Хорватии? — хватало, чтобы сенатор Боккини плюнул на это дело; но к нему был причастен сенатор Джентиле. О проверке монастырей, однако, не могло быть и речи: пускай родня пропавшего обращается за этим в Ватикан, к папе, — их мольбы окажутся, безусловно, действенней запросов итальянской полиции, итальянского государства. Все, что мог сделать сенатор Боккини, — приказать провести еще одно, углубленное расследование на основании свидетельств и косвенных улик, по мнению доктора Сальваторе Майораны, доказывавших, что его брат не покончил с собой.

Перо секретаря его превосходительства запечатлело разговор в виде краткого обобщения, которое и определило его дальнейшие последствия. Обобщения поразительного, характерного для деловых бумаг нашей полиции, где то, что можно принять за грамматические и синтаксические погрешности и за отсутствие логики, на самом деле — приметы особого языка, который содержит намеки, указания и предписания. При рассмотрении данного документа возникает впечатление (истине, безусловно, соответствующее), что от "пол. отд." (политического отдела?), куда он был послан, и полицейских управлений Неаполя и Палермо требовалось лишь подтвердить наиболее тривиальное и поспешное предположение: что профессор Майорана покончил с собой. Таким образом, исход дополнительного расследования в нем уже предрешен.

"Объект: Исчезновение (с целью самоубийства) проф. Этторе Майораны.

Синьор Сальваторе Майорана, брат исчезнувшего 26 марта с.г. профессора Этторе Майораны, сообщает новые подробности, выясненные им у членов этой же семьи.

Поиски, проведенные в Неаполе и Палермо при участии полицейского управления Неаполя, ни к чему не привели. Профессор Майорана отправился из Неаполя в Палермо с целью совершить самоубийство (как явствует из оставленных им писем), поэтому предполагалось, что он остался в Палермо. Но теперь от этой гипотезы приходится отказаться, поскольку в дирекции "Тиррении" обнаружен обратный билет и есть свидетельство о том, что на обратном пути в пять часов утра Майорана спал еще в каюте парохода. Потом в начале апреля в Неаполе его видела, когда он проходил между королевским дворцом и галереей, двигаясь со стороны Святой Лючии, знавшая его медсестра, которая к тому же разглядела и угадала цвет его костюма.

На этом основании родственники, убежденные теперь, что профессор Майорана вернулся в Неаполь, обращаются с просьбой еще раз проверить бланки учета постояльцев в гостиницах Неаполя и провинции (при написании фамилии Майорана первое "и" передается буквой "j" ("и" долгое), вот почему ее могли не найти) и просят неаполитанскую полицию, располагающую теперь фотографией, поиски усилить. Вероятно, можно попытаться выяснить, не покупал ли он в Неаполе 27 марта или позже оружие".

Бросается в глаза явно ошибочное упоминание о первом "и" в фамилии Майорана, где "и" всего одно; но это можно расценить как ляпсус. Вы только посмотрите, за какие ничего незначащие пустяки цепляется эта безумная родня! Однако слово "угадала", которое следует за "разглядела" и относится к цвету костюма, как описка или ошибка воспринято быть не может. Тут выражено отношение к показаниям медсестры: говорит, что разглядела, а сама только угадала. Впрочем, предостережение ощутимо во всей этой "служебной записке"; обратите внимание, настаивают на дальнейших поисках родственники, заметьте, свидетельства собрали они, мы-то убеждены, что профессор — кто знает, где и как, — покончил с собой и как "ни к чему не привели" расследования уже проведенные, так ни к чему не приведут и дальнейшие.

Поверх текста "записки" — размашистые торопливые надписи. Первая, фиолетовым карандашом: "Сроч. — обсуд.". Вторая — зеленым: "Сообщить в пол. отд., что Его Прев, угодно, чтобы поиски были усилены". Под обеими пометками — неразборчивые инициалы. Третья — синим карандашом: "выполнено" — не подписана вообще. Весьма вероятно, что три цвета отражают движение по иерархической лестнице вниз: фиолетовый, воспринимавшийся в ту пору как признак изысканно-старомодной утонченности (чернилами этого цвета пользовался Анатоль Франс; фиолетовым же, "литургического" оттенка, писали почти все литераторы в 1880 — 192.0 годах то, что в каталогах букинистических магазинов обозначено словом "корреспонденция"), принадлежал, возможно, самому Боккини (слывшему человеком тонким, без предрассудков и жуиром); зеленый — кому-то, кто попросту угодливо подладился к оригинальности начальства может быть, секретарю; и наконец, ученический, чиновничий синий — не главе ли пол. отд?

На обороте второго листка — запись чернилами: "Сказано доктору Джорджи; взял на заметку и принял меры. 23/4. В досье".

Всего через пять дней после разговора доктора Сальваторе Майораны с сенатором Боккини эти слова — "в досье" — практически кладут разбирательству конец, и дело передается в архив. Позже в досье будет вложено анонимное уведомление (внизу — подпись ознакомившегося с ним. чиновника) с пометкой "Рим, 6 августа 1938 г." (примечательно, что не указан год фашистской эры — упущение для официального документа странное и нешуточное): "К вопросу о деятельности, угрожающей интересам нации: определенные круги предполагают, что Майорана — ценнейший специалист в области физики и радиотехники, единственный, кто мог бы продолжить исследования Маркони