Детектив и политика, выпуск №1(5) 1990 - [11]

— Я банджо Кретову продал, — сознался Зуев.

— Молодец, — восхитился Шувалов, — молодчина. Все-таки ты не зря небо коптишь и народный хлебушек ешь.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Зуев. — Чужое банджо. Я взял-то его на два дня.

— Ой-ой-ой, — передразнил его Шувалов. — Нам стыдно. Ах-ах-ах!

— А, — отмахнулся рукой Зуев. — Я все равно не помню, где она живет. И как ее зовут, не помню. Чего добру пропадать?

— Вот-вот, — обрадовался Шувалов. — Точно. Хочешь, я тебе еще пару причин придумаю. Чтоб уж утешиться насовсем и бесповоротно? — Болтая, Шувалов бросил Зуеву его пальто, оделся сам, и, окинув взглядом на прощание комнату, друзья направились к выходу. Перед тем как закрыть за собой дверь, Зуев быстро вернулся, взял банджо и после этого покинул квартиру.

— Деньги-то, надеюсь, не оставил? — спросил Шувалов.

— Нет, — ответил Зуев, — как-нибудь отдам.

3

Да, богата была Москва злачными местами. Только на Таганке можно было насчитать не менее десятка. Одна "Сказка” чего стоила. Это та, что на углу Таганской улицы и Товарищеского переулка. Чего там только не было, в этом уютном двухэтажном особнячке. И столовая, она же распивочная, и пивная, где собиралась вся таганская шатия, и пельменная. Правда, пельменную быстро закрыли. Говорят, из-за того, что там мраморной столешницей какому-то бедолаге голову вдрызг размозжило. Пьяненький был, уснул за остывшей порцией пельменей, да поскользнулся, а поскользнувшись, подбил одноногий стол с тяжеленной столешницей. Так и помер в бульоне недоеденных пельменей. Что ж, спать стоя тоже нужно уметь.

А какой москвич не помнит Покровские ворота тех времен с их четырьмя знаменитыми пивными? Вот уж где шумел "родной Марсель". И еще как шумел! Когда закрывалась одна из пивных, посетители перебирались в следующую. Закрывались две — не беда, две остальные гостеприимно распахивали свои двери перед всеми страждущими; трезвыми и пьяными, униженными и возвысившимися, денежными и согласными на то, что остается после денежных. Например, в "мебельной" пивной, это та, что у мебельного магазина, одно время частенько простаивал министр. Все знали, кто он такой, и при встрече почтительно говорили ему: "Здравствуйте, Сергей Петрович. Приятного аппетита". И Сергей Петрович важно отвечал им кивком головы.

Рядом с министром почти все время находился врач, то ли терапевт, то ли педиатр, но не личный врач Сергея Петровича, а такой же, как и он, посетитель. Были в этой компании и известный журналист, и доктор наук — химик, и актер театра и кино, он же солист елоховского хора — бас-профундо. Когда артист за кружку пива исполнял какую-нибудь пустяковую арию, стекла тихонько дребезжали в окнах, а кружки подпрыгивали на столах, расплескивая пиво.

Были там и художники разной известности. Хорошая компания, интересная, а связывало этих людей то, что все они были бывшими. Бывший министр, бывший журналист, вот разве что художник оставался художником, да и то потому, что рядом с пивной у него была мастерская, а, как известно, имея мастерскую, человеку совершенно необязательно ежедневной работой подтверждать свое право называться художником.

А в основном в пивных стоял народ как народ. Таких в любой пивной хоть пруд пруди. Эта, так сказать, основная масса, как и в театре, была удивительно разнообразной: девочки с вульгарными раскрашенными личиками, представительные мужья, зашедшие на пару кружечек, высоколобые философы, нашедшие здесь себе слушателей и даже учеников, редкобородые поэты с усталой ненавистью в глазах, жучки, бичи, различные прохиндеи и даже иностранцы. Этих было видно издалека. У них на лицах была написана готовность принять любую кару за преступное любопытство. В общем, театр со всеми его комедиями, трагедиями и публикой, жаждущей полновесных развлечений.

Именно в "мебельную" пивную и отправились Зуев с Шуваловым. До ее закрытия оставалось более трех часов, а за это время, да с деньгами, можно было не только "поправиться", но и войти в новый виток этого сумасшедшего штопора.

По дороге от метро к пивной Зуев не переставал жаловаться на головную боль и тошноту. Один раз он даже забежал в подворотню, но почти сразу выскочил оттуда с побелевшим, испуганным лицом.

— Кого это ты там увидел? — поинтересовался Шувалов.

— Собаку, — на ходу выдохнул Зуев. — Очень на волка похожа.

— На медведя, наверное, — пошутил Шувалов.

— Я серьезно, — ответил Зуев, — и глаза какие-то мертвые. Фу, черт. Честное слово, мертвые и почему-то человеческие. А морда злая, как… — Зуев хотел сказать "у собаки", но понял, что Шувалов подхватит этот каламбур и опять скажет какую-нибудь дребедень.

— Допился ты, братец, — хохотнул Шувалов, — волки, крысы, черти, кровавые мальчики в глазах… Неправильный образ жизни ведешь. Нехорошо.

Они пробрались сквозь толпу пьющих бедолаг и вошли в пивную. Шум стоял такой, что говорить приходилось в полный голос. Отыскав свободные кружки и разменяв деньги, друзья наполнили кружки пивом и принялись искать себе место. Пока они ходили из одного зала в другой, Шувалов ругался, проклиная тесноту и вонь, но когда они все же пристроились на углу столика, он, будто и не было всех этих хождений, продолжил прерванный разговор: