Детектив и политика 1991 №4(14) - [25]

Дельма долго рассматривал меня в упор.

— Знаете, Ноблар, я, конечно, не могу запретить вам взять отпуск… — Он колебался, будто не мог найти нужные слова и тщательно подбирал их в уме. — Впрочем, может быть, так оно и лучше. Обстановка в подразделении напряженная. И, как мне ни неприятно это говорить, вы частично являетесь этому причиной.

Я даже и возражать не стал. Он продолжал:

— Только не уезжайте из Парижа, вдруг следователь из уголовной полиции захочет с вами побеседовать. Или потребует…

Он не договорил. Но мне все было безразлично. Кроме собственной шкуры.

— Благодарю вас, господин майор.

Я отдал честь и вышел.

На бешеной скорости я сложил свои вещички, — просто выгреб их из ячейки и запихнул в дорожную сумку. Вперемешку. Не складывая. Сплющенное кепи оказалось внизу, под кучей скомканных тряпок.

У меня только хватило соображения сменить свой ремень на форменный. Я хотел чувствовать на бедре успокаивающую тяжесть револьвера.

Мне по-прежнему было трудно разобраться в ситуации, определить истинное положение вещей. Наверное, действовал инстинкт самосохранения, препятствующий вдумываться в события, когда попадаешь в подобную переделку. А я, уж поверьте, попал в хорошенькую переделку! Влип в дерьмо по уши. Я вынудил себя улыбнуться… Потрясающий все-таки парень, этот Ноблар! Совсем съехал с катушек. У него нет ни единого друга, даже напротив, и он верит, что какая-то кнопка-журналисточка, которую он едва знает, поможет ему разрешить все его великие проблемы… Проблемы выживания, точнее не скажешь!

Сильвия, Сильвия… Это имя занимало все мои мысли. Я был убежден, что она поможет мне избавиться от неприятностей. Стоит лишь заявиться к ней — эдак "на голубом глазу" — и сказать: "Дорогуша, я попал в дерьмовую ситуацию, что мне теперь делать? Помогите, умоляю вас!" — как она возьмет меня за руку и успокоит, шепча на ухо нежные и такие нужные слова: "Не волнуйся, миленький мой Люсьен, я знаю многих влиятельных людей и вытащу тебя из этой истории; не думай об этом, я всем займусь сама".

Да, я верил в нее. И, заметьте, это было для меня великое счастье, ибо единственным разумным выходом из этой кошмарной путаницы мне виделось самоубийство.

В дежурке я предупредил, что представлю медицинскую справку по поводу своего отсутствия. И что меня не будет неделю-две: мне, мол, необходимо отдохнуть, выспаться, расслабиться, побыть в одиночестве, очень сожалею, но вы уж на меня не сердитесь…

Ребята поглядели на меня искоса, сокрушенно покивали, и я опять подумал, что упустил случай лишний раз промолчать.

Торопливо бросив: "Общий привет!", я повернулся спиной ко всему этому дерьму.

Теперь мне необходимо было забежать домой. И быстро. Взять чековую книжку, одежду, еще две-три мелочи. Паника придала мне крылья. Крылья, надо сказать, дырявые, ибо двигался я как-то замедленно. Со стороны я, наверное, выглядел эдакой сумасшедшей осенней мухой. В общем, псих, да и только.

Но мне на все было наплевать. Самое главное сейчас — и я был доволен, что в моих раскисших мозгах остался хоть этот проблеск благоразумия, — успеть смыться. Исчезнуть, ухитрившись не встретиться по дороге с типом вроде Бертье. Или с кем-то, кто мог бы указать ему мое местонахождение. Это-то я понимал, и понимал ясно.

Манович был мертв. Забит до смерти. Я думаю, заставить его замолчать таким способом было несложно. Старик был хлипок, как старая фарфоровая чашка. Стукни его слегка об угол стола, и вся его тонкая механика тотчас рассыпется в прах. Дзынь! — и нет старичка.

Дорога в метро показалась мне бесконечной. Я чуть было не отказался от намерения зайти домой, — слишком уж рискованно. Что, если меня там уже поджидают?

Да нет, вряд ли — средь бела дня? Я ведь не такой слабак, как старый консьерж. Сумею защититься, буду драться, подниму крик.

Итак, моя жизнь делала крутой поворот. Конец каждодневной рутине, тусклым дням-близнецам, мелочной суете. Ты жаждал новостишек попикантнее? На вот тебе, наслаждайся теперь!

Полной мерой и даже с верхом.

Поезд затормозил, и я в последний момент успел заметить название станции: "Площадь Нации".

Протиснувшись между выходящими и входящими пассажирами, я оказался на перроне. Взгляд направо… налево: нет, знакомых фигур и лиц не видно; теперь придется привыкнуть к такой бдительности и не забывать о ней ни на минуту.

Не забыл я о ней и подходя к дому. На улице вроде бы все спокойно — ни за углом, ни в подъезде наемных убийц не заметно.

Я не стал связываться с лифтом и взбежал по лестнице. Дверь не отперта, не взломана. Дрожа, я всунул ключ в скважину, — все сошло нормально. Я постоял несколько минут, привалившись к косяку и переводя дыхание.

Мне не понадобилось много времени, чтобы собрать самое необходимое: туалетные принадлежности, чистое белье, документы и деньжата. Я перекрыл воду и газ, отключил электричество и уже собрался покинуть родные пенаты, как вдруг в дверь позвонили.

Коротенький такой, скромный звоночек.

Я застыл на месте. Сердце у меня заколотилось так, как ему не положено. Во всяком случае — в моем возрасте.

Незваный посетитель подождал и проявился еще раз. Теперь он решил постучать.