Детектив и политика 1991 №4(14) - [140]

* * *

1814 год был одним из самых удачных в моей жизни: мне удалось поймать особенно много преступников. Некоторые из этих случаев сопровождались весьма необычными обстоятельствами. Вот одна из таких историй.

В течение трех лет некий человек, выделявшийся огромным ростом, совершил в Париже множество краж. По описаниям наружности, сделанным пострадавшими, нельзя было не узнать Саблена, исключительно ловкого и смелого вора, который, выйдя на волю после нескольких лет заключения и каторжных работ, вернулся к своему прежнему ремеслу, обогащенный тюремным опытом. Полиция много раз пыталась арестовать его; самые искусные ищейки гонялись за ним, но безуспешно: когда они являлись на место, его там уже давно не было. Наконец им надоела эта погоня за невидимкой, и мне поручили найти и поймать Саблена, если это вообще возможно. На протяжении пятнадцати месяцев я испробовал все средства и способы, чтобы встретить его. Но он появлялся в Париже лишь на несколько часов и, совершив кражу, мгновенно исчезал, словно растаяв в воздухе. Из всех полицейских я один знал Саблена в лицо, и потому он боялся меня больше других. У него было прекрасное зрение, и он так ловко избегал меня, что ни разу мне не довелось увидеть даже его тень.

Но я терпелив и в конце концов узнал, что Саблен обосновался в Сен-Клу и снял там квартиру. Получив это сообщение, я отправился в путь с таким расчетом, чтобы прибыть на место в темноте. Дело было в ноябре, лил дождь, и в Сен-Клу я добрался насквозь промокший. Но мне так не терпелось проверить, правильны ли полученные мной сведения, что я не стал терять времени на просушку одежды. Вскоре я выяснил, что некий ярмарочный торговец необыкновенно высокого роста, настоящий великан, недавно приехал с женой в город и поселился в доме мэрии.

Люди такого роста редко встречаются даже среди патагонцев, и я более не сомневался, что мне верно указали место жительства Саблена. Было, однако, слишком поздно, и я отложил свой визит на утро. А чтобы мой молодчик не ускользнул от меня, я решил, несмотря на ливень, караулить у его дома. Вместе с одним из своих агентов я простоял там всю ночь. На рассвете кто-то открыл дверь, и я бесшумно пробрался в дом, чтобы разведать, не пора ли действовать. Едва я ступил на лестницу, как услышал чьи-то шаги: навстречу мне спускалась, с трудом передвигая ноги, женщина с измученным лицом, на котором явственно читалось страдание. Увидев меня, она вскрикнула и повернула обратно. Я — за ней и успел проскочить в дверь, которую она открыла своим ключом. "Это Видок", — с ужасом в голосе объявила она кому-то. В задней комнате на кровати лежал мужчина, он поднял голову, и я узнал Саблена. Я бросился к нему и, не дав опомниться, надел наручники.

Во время этой операции женщина, опустившись на стул, стонала и корчилась от боли. "Что это с вашей благоверной?" — спросил я.

"Разве вы не видите, что она собралась рожать? Всю ночь промучилась. Когда вы ее встретили, она шла к повитухе".

В этот момент стоны усилились: "Боже мой, боже мой, — приговаривала женщина, — я больше не могу, умираю. Сжальтесь надо мной. Ой, больно-больно! Да помогите же мне! Помогите!"

Надо было иметь каменное сердце, чтобы равнодушно смотреть на такие муки. Но что же делать? Ясно, без повивальной бабки не обойтись. Но кого послать за ней? С таким силачом, как Саблен, и двое-то едва справятся, вздумай он бежать. Нет, мне никак нельзя было выйти, но не мог же я допустить, чтобы женщина умерла. Вынужденный выбирать между долгом и состраданием, я совершенно растерялся. Внезапно на память мне пришел исторический случай, красочно описанный мадам де Жанлис: я вспомнил великого монарха, принимавшего роды у Ла-вальер, и меня осенило. Нужен акушер, что ж? Я буду им! Ну, живей за дело! Я засучил рукава, и не прошло получаса, как мадам Саблен разрешилась от бремени — она родила сына, прелестного мальчика. Проделав все процедуры, необходимые при первом появлении или, позволю себе сказать, выходе в свет, я запеленал малютку и, закончив дело, с радостью убедился, что мать и дитя чувствуют себя прекрасно.

Оставалось исполнить еще одну формальность — вписать новорожденного в книгу актов гражданского состояния; я вызвался быть свидетелем, и когда поставил свою подпись, мадам Саблен сказала:

"Ах, месье Жюль, раз уж вы здесь, окажите нам еще одну услугу".

"Какую?"

"Я даже боюсь вымолвить…"

"Говорите уж, если только это в моих возможностях…"

"У нас нет крестного отца, и если бы вы были так любезны…"

"Ладно, лучше уж я, чем кто-нибудь другой. А где крестная мать?"

Мадам Саблен попросила позвать одну из своих соседок, и мы все отправились в церковь — вместе с Сабленом (я уж позаботился о том, чтобы он не смог сбежать). Крестины, хоть и скромные, стоили мне не меньше 50 франков.

После хорошего завтрака, доставленного по моему распоряжению в комнату роженицы, я увез Саблена в Париж, где его приговорили к пяти годам тюремного заключения. В Форсе, где он отбывал свое наказание, Саблен устроился помощником привратника и благодаря этой должности жил припеваючи, да еще сколотил за счет арестантов и навещавших их лиц небольшой капиталец, который намеревался разделить со своей супругой. Но к тому времени, когда его выпустили, моя кума Саблен, тоже имевшая привычку прикарманивать чужое добро, сидела в тюрьме Сен-Лазар. Разлученный со своей благоверной, Саблен затосковал в одиночестве и, как многие другие, плохо кончил. Однажды вечером, взяв все свои сбережения, он пошел в игорный дом и все спустил. А через два дня его нашли в Булонском лесу: он повесился на одном из деревьев так называемой "Аллеи воров".