Детектив и политика 1990 №6 - [137]

С польскими этапами народу у нас прибавилось, и прибавилось работы нормировщикам. Я взял к себе помощником молодого поляка Анджея, недоучившегося в Краковском университете и не попавшего в армию из-за природной хромоты. Это был очень способный и приятный парень, он довольно хорошо говорил по-русски и много рассказал про ту Польшу, которую мы не знали тогда и, как мне кажется, не знаем до сих пор.

Очень тяжело было смотреть, какими беззащитными вдруг оказывались не только перед начальственными вертухаями, но даже перед лагерной шоблой потомки Володыевских и Заглобов. Нас это не удивляло, такими становились здесь иногда даже наши собственные герои гражданской войны.

Несколько дней подряд я наблюдал из окна конторы, как идет по зоне молодой еще доходяга-поляк, бережно держа в руках только что полученную пайку. Почти всегда на него налетала группка из четырех-пяти самых низкопробных урок и отнимала у него эту пайку. Поляк беспомощно плакал…

— Лев Эммануилович, — сказал Анджей (я с трудом отучил его называть меня "пан начальник"), — а вы знаете, что этот парень был чемпионом Польши по боксу в полусреднем весе? И выигрывал на мировых состязаниях?

— Этот?! Позови его сюда!

С помощью Анджея я пытался выяснить, как может позволить пусть и ослабевший, но профессиональный боксер не сопротивляться кучке доходяг.

— Так ведь их много, а я один. У них все свои, а я один и чужой.

— Вы бокс не забыли?

— Да нет, конечно! Я был в первой десятке полусредних в Европе.

— Вот сейчас смогли бы справиться с этой шоблой?

— Конечно, пан.

— Слушайте меня внимательно. Сейчас я вам дам свою пайку и несите ее, как всегда. А когда налетят — нокаутируйте их без всякой жалости! Если вы это сделаете — останетесь жить: они признают только силу. Отдадите пайку — никто вам больше не поможет, и вы здесь погибнете.

С Анджеем мы смотрели в окно на этот странный эксперимент, затеянный мной не из любопытства, а из естественного желания чем-то помочь бывшему чемпиону. Он вышел из конторы, робко держа в руках мою четырехсотграммовую пайку. Через минуту на него налетели урки из слабкоманды. Бывший чемпион беспомощно оглянулся на наше окно, я погрозил кулаком. И тогда этот доходяга сунул хлеб под мышку, а затем мгновенно, несколькими ударами уложил трех нападавших. Остальные разбежались.

— Анджей! Пусть вся зона знает, что этот парень — чемпион по боксу и ему ничего не стоит перебить переносицу каждому, кто сунется!

Анджей сделал свое дело, и вся лагерная уголовная мелочь стала обходить бывшего чемпиона. Настоящие же урки за пайками не охотились. Таким образом, я сохранил для будущей армии Андерса хорошего солдата. Ибо в конце концов наша сложная польская политика привела к тому, что все поляки, которые могли носить оружие, были отправлены в создаваемую где-то среди персидских песков, армию Андерса. Даже хромой Анджей уговорил польского эмиссара забрать его, объяснив, что хромая нога не мешала ему в Краковском университете быть каким-то стрелковым чемпионом. И остались у нас старые евреи, способные лишь чинить бушлаты, делать чуни и быть дневальными в бараках.

Я с грустью расстался с Анджеем, к которому привык, хотя он не столько работал (я никак не мог его научить считать на логарифмической линейке), сколько интересно рассказывал. Мне пришлось искать нового помощника. И я познакомился благодаря этому с интереснейшим человеком.

Однажды вошел в нашу конторку очень пожилой человек и спросил:

— Могу ли я видеть пана нормировщика?

Пальто, конечно, поношенное, но чистое, пуговицы аккуратно пришиты, старое умное лицо хорошо выбрито.

— Я слышал, что пану нормировщику требуется помощник, и хотел вам предложить свои услуги.

По-русски он говорил совершенно свободно и даже без того неистребимого акцента, который есть почти у всех нерусских.

— Да, мне помощник нужен. Но желательно, чтобы это был человек, имеющий хоть какое-нибудь представление о лесном деле.

— Мне принадлежали почти все крупные лесобиржи в Польше, — скромно ответил старик. — У меня были три лесозавода "Болиндеры", я был знатным экспортером и кубатуру каждого бревна могу определять на глаз с точностью до одного-двух процентов.

— А умеете ли вы считать на счетах? Или на логарифмической линейке? Или на простой счетной машинке?

— Ни, пан. Этого я не умею.

— Как же вы будете работать? Я знаю, что у вас принято все подсчеты делать на бумаге. Но у нас это невозможно. Нормировщик должен непрерывно делить и умножать двузначные и трехзначные цифры. И делать это быстро, к утру все рабочие наряды должны быть пронормированы.

— Я это делаю без бумажки и быстрее, чем на счетах. Я считаю в уме.

И тут я стал свидетелем феноменального. Я называл моему посетителю двузначные и трехзначные цифры, а он делил и перемножал их в уме мгновенно. Я следил за ним, проверял на линейке, но таинственные клетки в его мозгу действовали гораздо быстрее…

Я был совершенно поражен:

— Приходите завтра сюда. Я скажу старшему нарядчику.

Старик вежливо поклонился и ушел. Через полчаса он вернулся, держа в руках аккуратный сверток.

— Что это?

— Вам, пан. Благодарность. Это очень хороший, почти новый костюм, я его купил в Лондоне перед самым началом войны.