Детектив и политика 1990 №6 - [128]

Когда вернулись в комендантскую каптерку, усатый капитан еще спал.

— Атака! — заорал майор.

Капитан рванулся с кушетки, но, увидев перед собой смеющуюся физиономию майора, сплюнул сквозь прокуренные усы.

— Мудак ты, парень, и шутки у тебя мудацкие.

— Ладно, не обижайся. Давай лучше по маленькой, — сказал майор и, обращаясь к Спецкору, добавил: — Перед тобой героический человек. Сейчас он военный комендант телеграфа. А на прошлой неделе мы тут вместе воевали. Правда, кэп?

— Здесь тоже были бои? — спросил Спецкор. — Но ведь госпиталь далеко от центра…

— Все началось с раненых, — сказал капитан, опрокинув стаканчик "Столичной". — Ей-богу, некоторые из них были очень странные. У одних — несколько удостоверений личности. На других — одета одна на другую униформу молодежной организации по защите Родины, мундир патриотической гвардии, а сверху джинсы. Как капуста все это одето. Они были сильно возбуждены или напичканы какими-то наркотиками, потому что даже после четырех инъекций снотворного продолжали рвать на себе бинты.

— Террористы, — догадался Спецкор.

— Да, мы поняли, что это они. Даже умирая, они обещали убивать на том свете. А один из них — ну и сучья рожа, помню, сказал, что во имя человека, давшего ему честь и достоинство, лично убил тринадцать детей. Хотелось мне его прикончить, да он сам вскоре отдал концы. Знаешь, что он прохрипел на прощание? "Нас сотни. Мы выполним долг до конца". Так оно и случилось. Однажды вечером, кажется это было в субботу, здесь начался обстрел. Да такой, что дежурная докторша из приемного покоя буквально наложила в штаны. Да и мы, признаться, чуть было тоже не наложили. Представь только, госпиталь полон раненых, террористы атакуют центральный вход, а у нас только пять автоматов и пять пистолетов. Тогда мы конфисковали у раненных солдат их оружие и все, кто мог его держать в руках, заняли боевые позиции. Стреляли даже из реанимации. Даже из операционных.

— Расскажи, как ты шлепнул того террориста, — попросил майор, — вот это был выстрел что надо.

— Да, — согласился капитан с видом бывалого охотника, — удачный был выстрел. Этот парень в черном кожаном пальто вел огонь из дома напротив. Метров триста отсюда. Долго я целился. Бах! И прямо в плечо. Выронил он автомат. Упал. А тут как раз вбежали солдаты и добили его штыками. Налей-ка еще стаканчик.

Выпив водку, он обтер ладонью усы.

— О чем это я? Ну так вот, а потом нам на помощь подошли войска секуритате.

— Секретная спецслужба Сапожника? — удивился Спецкор. — Я думал, они были на той стороне баррикад.

— Вначале, — улыбнулся майор, — только вначале. Сейчас ты увидишь, что это за секретная служба. Эй, Мариус! — крикнул он в открытую дверь коридора. — А ну, иди-ка сюда.

Этому самому Мариусу было лет, наверное, восемнадцать. Но перепуганное телячье лицо, болтающаяся мешком серая униформа войск секуритате делали его похожим на подростка, примеряющего отцовский костюм. Нынешним летом он поступил в политехнический институт, чтобы изучать в нем машины для бурения скважин, но уже осенью его призвали служить в войска госбезопасности. "Теперь ты будешь защищать свою Родину от внутреннего врага, — объяснял ему принимавший новобранцев офицер. — Для любого молодого человека в нашей стране это почетная обязанность и большая честь". "Внутренних врагов" своей Родины он впервые увидел той же зимой.

В тот день в самом сердце Города Луны шел официальный митинг трудящихся. Одетый в новый костюм, Сапожник вместе с немногочисленной свитой и охраной стоял на парадном балконе бастиона цэка, с которого он и в прежние времена любил произносить написанные крупными буквами революционные речи и призывал свой народ к бдительности. "Беспорядки в Тимишоаре, — говорил он, — были инспирированы и подготовлены враждебными силами, которые хотят территориального расчленения страны. Можно с полной определенностью говорить, что эти террористические акции были организованы и развязаны в тесной связи с реакционными империалистическими, шовинистическими кругами и шпионскими службами разных стран". Сапожник думал, что эти его слова произведут на массы впечатление холодного душа. Но массы молчали. А на соседних улицах, отгороженных от масс плотным кордоном милиции, слышался свист и непривычные его слуху возгласы. Но Сапожник, хоть и нервничал, но не настолько, чтобы покинуть народ в трудную для него минуту. Он знал, что ему делать. Он уже отдал приказ.

Тревогу в казарме, где служил Мариус, объявили через полтора часа после начала официального митинга. Им выдали пластиковые щиты и автоматы, погрузили в крытые брезентом грузовики.

Уже по дороге в город сквозь хлопающий на ветру брезент они слышали гул человеческих голосов, ругательства и крики "Долой Сапожника!". Только теперь они поняли, для чего им выдали оружие и пластиковые щиты, и от понимания предстоящего сразу же сделалось не по себе. Им стало страшно. Они боялись посмотреть друг другу в глаза, признаться в собственном страхе и вместе с тем боялись ослушаться, не подчиниться приказу того, кому они присягали.

Наконец грузовик остановился на глухой улочке возле кинотеатра "Patrie". Подтянутый офицер в надраенных до зеркального блеска сапогах и хрустящей кожаной портупее велел всем построиться и объявил боевую задачу: блокировать соседние улицы. Потом он, как бы между прочим, добавил, что если будет приказ стрелять, выполнять его нужно без всяческих сомнений и колебаний.