Детектив и политика 1990 №5(9) - [135]

Валяется друг, как свинья,

В облеванном пиджаке.

Друг, потерпи, скоро я

Лягу невдалеке.

("ДК")

Это мироощущение можно найти и в неприязненных взаимоотношениях панков между собой; и в панк-поэзии, часто состоящей из бесконечной и бессмысленной цепочки несвязанных слов и фраз, даже не претендующих на то, чтобы быть образами; и в музыке панк-рока, где единство композиции достигается не целостностью структуры, но навязчивым повторением одного и того же примитивного пассажа.

С обывательской точки зрения панк — нигилист. Он якобы отрицает важность и ценность общественных институтов, учреждений и установок, общественного мнения и общечеловеческой морали. В действительности, все это для панка не существует, он не видит в жизни ничего, что представляет реальную ценность. Он совсем не хочет уничтожать, но он не может не испытывать боли от того, что все уже уничтожено.

Панк — противник действий, изменений. Сама жизнь панка замирает в одном состоянии с того момента, как он открыл для себя, что жизнь — помойка. Панк вовсе не желает привести общество в состояние анархии, он уже живет в окончательно разрушенном мире и упрямо не хочет ничего иного.

Для панка все равно, чем тыкать в лицо обывателю или чиновнику. Поэтому именно он и определяет (от противного), каким должно быть панк-поведение и какой должна быть панк-поэзия.

Несколько "запретных" (для школьника и для прессы) тем — секс, алкоголь, испражнения — исчерпывают всю иконографию панк-искусства, которое не творит образов и сюжетов, но ограничивается употреблением того, что "пойдет". Чуждое социальному протесту, согласное со всем панк-искусство не срывает ни с кого маску, но упрямо дудит в свою дуду.

Быть настоящим панк-поэтом довольно сложно, ведь требуется непосредственное, ясное, без занудных метафор заявление, плоского, определенного и неизменного факта:

Я — мразь, ты — мразь.

Будущего нет

(панк-поэт Вишня)

Утрирование и гиперболизации образов, поиск жестоких и грубых физиологических параллелей, яркость живописуемых картин разрушают лапидарный панк-стиль и заставляют его имитировать, но это уже "новая волна", делающая вид, что она — настоящий панк, как когда-то и сам панк делал вид, что он — тривиальное хулиганство.

Панк — паяц. Это — единственный доступный ему кайф, конечно, кроме чисто физиологических — алкоголя и секса. Провокация, ирония, издевательство над продуктами поп-культуры — от культа образцовой любви до культа гениального генсека, составляют огромную часть интеллектуального багажа панк-сознания.

Муха — источник заразы,

Сказал мне один чувак.

Муха — источник заразы?

Я знаю, что не так.

Источник заразы — это ты!

Муха моя, как пряник.

Жирная и блестит.

Муха моя, как пряник,

Имеет опрятный вид.

Не то, что ты — источник заразы!

("Звуки Му")

Панк и алкоголизм

Ежедневные пьянки — непременный атрибут неформального и нонконформистского образа жизни. Пьющие карьеристы и конформисты склонны лицемерно осуждать употребление алкоголя. Поэтому неофициальная культура, для которой нет запретных зон, усиленно эстетизирует и реабилитирует пьяный советский образ жизни. Алкоголь — решение всех проблем, алкоголь — средство унять боль и страх, средство быть собой.

Я купил себе вина,

Я напьюсь его сполна.

("ДК")

Пьяное настоящее есть единственная альтернатива ужасному прошлому, кошмарному, беспросветному будущему. Нечего вспомнить — одни разочарования, утраты и боль. Не на что надеяться.

Нет ничего впереди?

В прошедшем тоже тоска.

Видишь, одеколон

Сладким стал как мускат.

("ДК")

В творчестве Сергея Жарикова и его группы "ДК" алкоголь — знак поражения человека в его попытках прорвать сжимающее кольцо безжалостной и бессмысленной жизни.

Герой Петра Мамонова из "Звуков Му" объясняется в любви к бутылке водки, обвивая руками ее талию и нежное, хрупкое и тонкое горло. Но прошла ночь любви, и опустошенную бутылку придется сдать во имя новой любви — новой бутылки водки. В советской контр-культуре возник новый символ — единое переплетение любви и алкоголя вместо традиционного противопоставления любви и смерти.

Все, что я тебе спою все будет из резины.

Ох, как я тебя хочу возле магазина.

Я так люблю бумажные цветы.

Я так хочу, чтоб голая ходила ты.

Я так хочу, чтоб пьяная ходила ты.

Все, что я тебе сказал — все стало из картона.

Я тебя поцеловал — крокодил зеленый.

("Звуки Му")

Демонстрация своего отвратительно пьяного состояния, афиширование своего пристрастия к общественно-осуждаемому алкоголю позволяет панку быть свободным и независимым в узкой области запретного и ненормального. Здесь акцент не на свободе и независимости (панк в реальности очень несвободен и во многом зависим), а на том, чтобы действительно быть таким, каким кажешься, в отличие от конформистского призыва "быть, а не казаться".

Выполняя план общества по искоренению всякой гнили, панк отравляет, разрушает, уничтожает себя алкоголем, вполне соглашаясь с обществом как в оценке алкоголизма, так и в оценке себя самого. Он не строит иллюзий насчет своих достоинств двоечника, дебила, хама, паяца, грубияна и развратника.

Противники и защитники панка

Критикуя современную молодежь, старшие поколения — "отцы" и особенно ''деды" — ясно видят антиобщественную сущность панков и уже не сокрушаются об утраченном поколении, но возмущаются и протестуют. Иногда этот протест смешон — например, панка обвиняют в антипатриотизме (что справедливо, ведь панк не питает приязни к Советскому Отечеству) на основании того, что на его одежде — надписи из "иностранных букв", как выразился по ТВ один генерал. На самом же деле, "деды", склонные считать свое незнание иностранных языков патриотизмом, смертельно боятся услышать от молодежи ясное и бескомпромиссное объяснение своей позиции.