Детектив Франции - [30]

Он зашевелился, и я нагнулся к нему. Я приподнял его одной рукой — он был полусонный, и мне пришлось его встряхнуть.

— Просыпайся, сволочь!

— Что такое? — пробормотал он.

Он приоткрыл глаза и увидел меня. Выражение его лица не изменилось.

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Я нашел тебя, Дэн. Видишь, я нашел тебя. Сам Господь захотел, чтобы я тебя отыскал.

— Где Шейла?

— Какая такая Шейла?

— Кто тебе открыл?

— Я сам вошел… никого не было дома.

Я отпустил его и бросился в комнату. На комоде, как у нас было заведено, лежала записочка от Шейлы: «Я у мамы. Малыш со мной. Целую».

У комода мне пришлось задержаться. Голова у меня была в порядке, но с ногами что-то случилось. Я медленно двинулся в прихожую.

— Убирайся!

— Но, Дэн…

— Убирайся! Чтоб я тебя больше не видел. Я тебя не знаю.

— Но, Дэн, сам Господь помог мне тебя отыскать.

— Убирайся, я тебе сказал!

— У меня нет денег.

— Вот, возьми.

Я порылся в кармане и сунул ему десять долларов. Он поднес бумажку к глазам, пошуршал ею, убрал в карман, и всю его придурковатость как рукой сняло.

— Ты знаешь, что не годится негру приходить к белому домой?

— Я же твой брат, Дэн. У меня и бумаги есть.

В следующий миг я уже сидел на нем верхом. Я держал его за волосы и осыпал проклятьями.

— Ах, у тебя, гад, и бумаги есть! Какие такие бумаги? Сволочь!…

— У нас с тобой одна фамилия, Дэн. А Господь велел нам не отрекаться от отца с матерью.

Я не должен был делать только одного, и я это сделал. Кулак сам собой сжался и обрушился на его нижнюю губу. Я слышал, как хрустнули у него зубы, и меня захлестнула волна стыда. Ричард не поморщился. Но он смотрел на меня в упор, и я увидел в его зрачках — да нет, я схожу с ума. Что там можно увидеть? — Нет, ничего. Я старался сам себя убедить в этом, отчаянно старался. Но Ричард не произнес ни слова, он просто на меня смотрел, и мне стало страшно.

— Ты где работаешь, Дэн?

Из-за разбитой губы голос его изменился, по подбородку у него ползла струйка крови. Он вытер ее тыльной стороной руки.

— Убирайся, Ричард. И если тебе жизнь дорога, чтоб ноги твоей здесь не было.

— Где я смогу с тобой встретиться, Дэн?

— Я не хочу с тобой встречаться.

— Зато, может быть, Шейла захочет, — произнес он задумчиво.

И вновь я испытал желание убить его, желание, пронзившее меня подобно острому клинку.

Он поплелся к двери, осторожно трогая разбитую губу.

— Быстрее!

— Десять долларов — это не так уж много, — буркнул он.

Это был мой брат, а я желал ему смерти. Жуткая тоска сжала мне все внутри. Я боялся, что он вернется. Мне нужно было знать…

— Стой. Кто тебе дал мой адрес?

— Да никто. Приятели, — сказал он. — Я ухожу. До встречи, Дэн. Я загляну к тебе на работу.

— Ты не знаешь, где я работаю…

— Не волнуйся, Дэн. Не волнуйся.

— Как ты открыл дверь?

— Я умею открывать двери. Господь свидетель, я умею открывать двери. Пока, Дэн. До скорого.

Я смотрел, как он уходит. Я был сам не свой. Часы показывали полшестого утра. Начинался новый день. На улице появились молочники. Шейла спала с малышом в доме своей матери.

Ричард был негром. Чернокожим. И он чувствовал себя негром.

Я запер входную дверь и стал раздеваться. Я не понимал, что со мной происходит и что происходит вокруг. На пороге спальни я остановился и вернулся в ванную. Из зеркала на меня смотрел крепкий малый лет тридцати пяти, здоровый и цветущий. По нему ничего не скажешь. Он был, несомненно, белым… но мне не нравилось выражение его глаз.

Это были глаза человека, только что встретившегося с призраком.

4

С этого дня я стал подыскивать другую квартиру. Это было непросто, к тому же нужны были немалые деньги. Я ничего не говорил Шейле, я знал, что наша квартира ей нравилась, и боялся начать разговор. Как ей объяснить? На улице я без конца оглядывался — нет ли за мной слежки, я высматривал худую фигуру Ричарда, мне чудилось, что я вижу его курчавую голову и его лицо полукровки, его плохо отглаженный пиджак с короткими рукавами. Воспоминания детства, те, что связывали меня с Ричардом, были все одинаково тягостными и тревожными, хотя я не мог точно припомнить, с какого времени они стали такими, — ведь это были обычные воспоминания ребенка, такие же, как у всех остальных детей. Ричард был самым черным из моих братьев, и этим объяснялось почти все.

Я ходил на работу к Нику кружным путем, выходил из метро станцией раньше или позже и пробирался к бару, петляя по близлежащим улочкам в тщательно, любовно создаваемом мной лабиринте; в этой изматывающей нервы игре ставкой было некое подобие отсрочки, мнимое ощущение безопасности, за декоративной решеткой которого я прятался от будущего.

В конце концов мне приходилось входить в заведение Ника, входить, естественно, не оглядываясь, как ни в чем не бывало. Вот и сегодня, точно так же, как все последние дни, я решительно распахнул дверь бара.

Джим рассеянно просматривал вечернюю газету, разложив ее на стойке. Когда я вошел, он поднял на меня паза.

— Привет, — бросил он.

— Привет.

— Тебя спрашивал какой-то тип.

Я так и застыл на месте. Потом, вспомнив, что в зале клиенты, я зашел за стойку, прежде чем направиться в раздевалку переодеться.