Десятый самозванец - [9]
Акундинов решил вначале сам попробовать водку. Ну не брать же незнамо какую. Хотел было прямо у стойки опрокинуть чарку, да толклись тут какие-то рожи самого синюшного вида, что и стоять-то с ними рядом было противно. Брезгливо покосившись на шваль да принюхавшись, Тимоха спросил у целовальника:
— А эти-то тут чего делают?
— Так известно, чего, — вздохнул тот. — Чего и все — водку пьют. Ну а где они на это денежки берут, так это не мое дело. Мое дело — копеечку в государеву казну вносить. Ну, так ведь сам же знаешь.
Это точно! Главную копеечку тащат в кабак не бояре-купцы, а самый что ни на есть простой люд. А тут уж такой простой, что проще вроде бы и некуда… Куцые шапчонки, кафтаны в неряшливых заплатках, а штаны так засалены, что уже не понять, какого они цвета. Даже лапти, которые можно бы самому сделать за полчаса, если не полениться надрать лыка, были обмотаны склизлыми тряпками…
Стоять рядом с кабацкой теребенью, от которой разило мочой да навозом, было невмоготу. Пришлось заказать себе кувшинчик на два шкалика,[24] пару соленых огурцов (не пить же голую!) и поискать глазами местечко. Облюбовав край скамейки и уголок стола, чтобы не тревожить соседей (не надолго ведь, чай!), Тимофей сел.
Водка была настоящая — первой выгонки. Акундинов не спеша (подождет Конюхов, не помрет, чай, от лишней минутки) сидел и чокался с солидным мужиком, назвавшимся торговым человеком по имени Федот. Будь это какой-нибудь теребень, что клянчит глоточек водки да огрызок огурца, то послал бы его на три буквы. Этот же пришел со своей выпивкой и закуской.
Сидели, помалкивали, прислушиваясь к разговору соседей о ценах на рожь и пшеницу, да о том, когда же выгодней забивать бычков, чтобы не продешевить на московском торгу, да почем нынче соль будет, и еще о всякой всячине.
Когда все было выпито, Федот предложил:
— А что, Тимофей, может, еще — чуть-чуть? Угощаю…
Тимофей прислушался к себе. Вроде с двух шкаликов только слегка похорошело в желудке. Ну а что такое два шкалика на двух крепких мужиков? Так, тьфу. Вот ежели бы он целый штоф[25] принял, то да… А так, пожалуй, можно бы продолжить. А Костка подождет…
Выпили еще по чарке, закусили. Торговый гость, явно войдя в кураж, предложил добавку. Сказал, что хорошо нынче поторговал, потому и угощает! Ну, Тимофей еще не был пьян до такой степени, чтобы отказываться от дармовщинки да заказывать самому. Хотя знал он за собой такую слабость — если начинает кутить, то пропивает все, что есть… Ну а предложение нового знакомого перейти в другую, «чистую» половину Тимоха воспринял на ура. Действительно, а чего же это старший подьячий да гость торговый должны сидеть в одном зале с разными пьянчугами?!
Сидя в чистой каморке, отделенной от общего зала не дерюгой, а дощатой перегородкой, друзья-приятели «уговорили» полуштоф, заказанный Федотом, и принялись за другой, купленный на сей раз самим Акундиновым. И как-то стало совсем тепло и хорошо, а когда в каморку заглянул незнакомый мужик цыганистого вида да предложил перекинуться в кости, то Тимофей и отказываться не стал…
…Тимофей едва-едва сумел доползти до дома. Упав на руки перепуганной насмерть Таньке и встревоженному Костке, которые дотащили его до лавки, он то ли заснул, то ли потерял сознание. Проснулся уже тогда, когда на дворе был белый день.
— Ну, где же ты пропадал? — поинтересовалась Татьяна, которая хмуро сидела на скамье и пряла шерсть.
— Да вот, избили меня, — хмуро сказал Тимоха, попытавшись задрать рубаху и посмотреть, что там у него…
Танька бросила пряжу, соскочила с лавки и подбежала к непутевому муженьку:
— Где болит? — с тревогой спросила баба, оглядывая его живот. — Живот али — ниже?
— Ну, вроде того, — буркнул он, а Танька уже спускала с него штаны и подштанники, оглядывая «хозяйство».
— Ну, вроде бы все на месте, — удовлетворенно сказала она, поднимая порты обратно. — Ничего не отшибли. Синяки только здоровенные. Главное, куренок твой на месте. Ну да ничего, — легкомысленно отмахнулась она. — Тебе на пользу! Лишний раз кобелиться не будешь. Били-то тебя — из-за бабы али из-за девки?
— Да пошла ты к едреной бабушке! — выругался Акундинов так, что живот схватило от новой боли. — У тебя на уме — только кобели да сучки, да всякие случки!
— Никак по пьянке побили? — удивилась жена. — Ну и ну! Да неужели напился в кабаке да с мужиками подрался? Неужто все как у людей? — недоверчиво покачала головой баба, не веря в такое счастье.
За восемь лет супружеской жизни она неплохо изучила муженька. Бывало, пару раз Тимохе перепадало от парней за то, что лез к ихним девкам. Ну а как не лезть, если не отказывают?
