– Лихой, живой?
Он что, других вопросов не знает?
– Живой. А куда я денусь?
– Это правильно. Сегодня на приступ вряд ли пойдут. Так что иди-ка ты к своей знахарке. Смотреть на тебя страшно.
– Если страшно, не смотри, шеф-батюшка.
– Иди-иди, без тебя управимся.
Егор выглянул вниз за стену. Черниговцы отходили, бежали, бросив сотни убитых и раненых соплеменников под стенами. По отступающим, уже никто не стрелял, на людей навалилась апатия после прошедшего боя, вид погибших товарищей… удручал. На стенах копошились бабы и дети, выискивая и унося на себе раненых вниз.
«Оно и верно, шел бы к своей!» – высказался и Лука, пока шел бой он не проронил ни звука.
Ладно.
У ворот Лиходеев столкнулся с боярином Любодроном. Сильно досталось старому варягу. Перевязанная наспех голова с пятном крови, проступившим через серую холстину, нагрудные пластины на кольчуге помяты от доброго удара, кольчужное плетение на рукаве порвано, да и сам рукав рубахи оторван напрочь, в усах сгусток запекшейся крови. Не смотря на различие в возрасте, знали друг друга сравнительно давно. Как-то раз с подачи Милорада Лиходеев оказал старику помощь в одном деле.
Вой расплылся в широкой улыбке на лице:
– Отбились, Лихой! Ты только глянь за ворота, сколько ворогов полегло. Нет, не ждут еще нас боги в чертогах своих. А что это у тебя с лицом?
Тьфу ты! Сегодня его наверное только ленивый не спросит про лицо.
– Кипятком обварился.
– Н-ну! Осторожней нужно быть. Иди помажь чем, а то поверь, раздует, на луну выть будешь.
– Уже иду.
Из-за поворота нарисовались очередные знакомцы тоже заляпанные кровью, помятые, но в приподнятом настроении. Только рот хотели открыть, когда Лиходеев сам изрек:
– Кипятком обварился. Иду мазать!
Удивленный Горазд спросил: – Чего это ты, батька им про болячку сказал?
– А! Не бери в голову. Я этих гавров знаю, все равно бы спросили. А так отстали и ладно.
Шли мимо крепостной стены, всюду кипела работа. Бабы из колодцев таскали воду, заливая ее в опустевшие чаны, юные смерды подносили дрова, со стен спускали погибших, снимали с них брони, поддерживая, уводили раненых куда-то в сторону центра. На лицах людей читались противоречивые чувства. Вот, где-то заголосила баба, наверное, нашла бездыханное тело своего кормильца среди десятков тел погибших. Молодые женки и детвора понесли в деревянных ведрах вкусно пахнущую еду, взбираясь по широким деревянным лестницам на стены, шли кормить голодных воев. У ближайшего подворья развернули медицинский пункт для легко раненых, оттуда явно слышались стоны, с дороги видно склонившихся над бойцами волхвов, церковников византийской веры и женщин. Эти врачеватели делали перевязки, маленькими острыми ножами вырезали из тел наконечники стрел, поили водой. Рукава полотняных рубах и ряс подкатаны, сами рубахи в чужой крови.
Шел, не обращая внимание на детали пейзажей, да и встречных здесь было мало, это же как аппендикс в организме города. Не обратил внимание и на дворовую шавку, шкура в залысинах и репьях, всю дорогу сопровождавшую их. Умные глаза пристально следили за дорогой и воями.
Слава богу, центральные улицы проскочили, вот и переулок, а там и их изба.
– Горазд, сходи к Желане, нехай мазь какую даст. Сил терпеть нет, а я умоюсь пока.
– Ага.
Прошмыгнул в дом, надеясь не сразу нарваться на Воробья. Нарвался на Милолику.
– Ой! Лихушко! Да что же это…
Зашел в умывальню, устроенную ним же в пристройке влазни, закрыв за собой дверь. Сдирая с себя кольчугу, подклад, рубаху и порты, еще долго выслушивал причитания мелкой. Долго мылся теплой, остывшей водой, пытаясь удалить запекшуюся корку крови на коже и грязь из-под ногтей, так и не смог, будто въелась. Кое-как привел себя в порядок, напялил чистые порты и рубаху. Вышел.
– Воробей, где? – Задал вопрос в лоб, надеясь уйти от разборок.
– На стены пошел. Сказал, может поможет чем. – Ответила Милолика и тут же сделала очередную попытку через стенания выразить жаль.
– Рот закрой и по таким поводам больше не открывай. У нас не оплакивают погибших и не жалеют живых. Уясни на весь свой век. – Переключился в разговоре на действия мальца. – Засранец! Я же ему велел дома сидеть!
– Ага, так он тебя и послушает!
В избу заскочили Желана с Гораздом. Любимая окинула взглядом всего Лиходеева.
– Рубаху сымай. У меня поранитых много. Я совсем ненадолго.
– Зачем пришла? Передала бы мазь Гораздом.
– Ложись, ущербный…
Не только намазала, но и руками поводила. Хорошо! Прохладно стало и не болит вовсе. Как-то издалека услышал голос девы…
– Рано утром разбудишь, Горазд. Милолика, намажешь и накормишь, а сейчас уснет.
…вырубился.
Рано утром Горазд поднял Егора с постели. Милолика с воодушевлением намазала мазью. И, все это происходило под байки пронырливого Воробья. Напялил кольчугу, опоясался и на пару с «тенью», то бишь Гораздом уселся за стол. Солнце еще едва позолотило кроны деревьев на востоке. Гляди-ка, погода наладилась. Нет чтоб разверзлись небесные хляби, напитали землю водой! Чтоб грязи по самое не балуй было. А тут на тебе, солнышко светит, на небе ни облачка. Где приятная глазу осень? Где ты? Ау-у! Отзовись. Желану не увидел. Ясно что умаялась сердешная. Вчера ко всем знахарям и ведунам тяжелых сносили. Снова на пару двинулись к стенам.
