Десятилетие клеветы: Радиодневник писателя - [3]

…С огорчением год за годом я смотрел на скапливающиеся в кладовке папки «скриптов», тлен радиовойны, раздерганный глушилками словесный хлам, и думал: «Неужели все это сгинуло втуне?» И только к концу XX века вдруг посетила меня самонадеянная литературная параллель. В семидесятых годах прошлого века Ф.М.Достоевский выпускал в виде своеобразного журнала свои записи, которые впоследствии собрались в толстый том «Дневник писателя». Что ж, почему бы и мне, следуя классическому примеру, не собрать эфирные летучки, не прокрутить их в центрифуге, не потрясти в сите, не образовать в конце концов книжку под заголовком «Радиодневник писателя»? В конце концов, чем иным, если не дневниковыми записями, были эти летучки, клочки с дымящимися еще хвостами, влетавшие в многоэтажные застройки «спальных мешков» Москвы, Питера, Екатеринбурга? В писаниях моих никто меня не ограничивал. Никто не заказывал ни тем, ни направлений, всегда я касался только того, что меня в данный момент интересовало, не представляя никогда ни правительств, ни частных групп. «Голосу» и «Свободе», очевидно, было важнее само мое участие в их программах, чем тематика передач.

Вдруг я загорелся идеей создать с помощью «Радиодневника» некую ретроспективу с моей собственной колокольни, попытаться воспроизвести то, что Мандельштам называл «шумом времени».

В январе 1981-го «Вестник Президиума Верховного Совета СССР» напечатал весть о лишении меня советского гражданства. Государственный департамент США прислал мне ксерокс касающейся меня страницы. Она, между прочим, с тех пор висит у меня на стене как основная награда за писательские труды. В ней, как и во всех других брежневских деяниях, можно увидеть характерную улыбку бровей, лукавый пришлеп верхней губы. Открывается эта страница указом № 72 о награждении главного редактора журнала «Работница» товарки Вавиловой Валентины Евгеньевны орденом Дружбы народов за многолетнюю плодотворную работу в советской печати и активную общественную деятельность. Указ датирован 9 января 1981 года. Затем идет указ № 73 о награждении генерал-полковника танковых войск в отставке товарища Буткова Василия Васильевича орденом Красной Звезды за заслуги перед Советской Армией. Дата та же самая, 9 января 1981 года. Страница завершается указом № 74 о лишении гражданства Аксенова Василия Павловича за систематическую враждебную деятельность, то есть за действия, порочащие высокое звание гражданина СССР. Прошу отметить, датирована эта январская весть 20 ноября предыдущего, 1980 года. Что бы это означало, господа? Порядковый номер правильный, а датировано задним числом? Где блуждал два месяца мой указ, почему так странно схалтурил Брежнев? Ответ на этот вопрос, возможно, никогда не выплывет из анналов тайных действий КГБ против российских романистов, но так или иначе, когда через пять месяцев, в июне 1981 года, я начал систематически, а именно два раза в неделю, наносить ущерб престижу Советского Союза, я был уже беспачпортным бродягой, с которого взятки гладки.

Хорошо запомнилось первое посещение одного из «гнезд радиодиверсий», а именно — вашингтонской редакции станции «Свобода». В то время там работали два человека: Борис Михайлович Оршанский и звукотехник Богдан. Тишайший и милейший Оршанский был на «Свободе» со дня ее основания. Глядя на него, трудно было предположить, что однажды во время службы в первые послевоенные годы в Германии, будучи молодым капитаном артиллерии и членом партии, он положил в карман шинели табельное оружие, пистолет Макарова, и ушел на Запад. «А что вас к этому подвинуло, Боря?» — «А знаете, Вася, просто не мог уже всего этого переносить»… Мы сидели в крохотной студии, напоминавшей в лучшем случае колхозный радиоузел. Микрофон заваливался набок. «Холера ясна», — бормотал Богдан и подсовывал под прибор пустые коробки. «Ну что, Вася, давайте поклевещем», — предложил Оршанский. В разгар записи наверху начали работать сначала молотком, а потом дрелью. «Все время там что-то чинят, — извинялся Борис. — Придется записывать в промежутках между молотком и дрелью».

Признаться, я был поражен простотой нравов. По собственному слушательскому опыту я знал, что слова «Говорит вашингтонская редакция радио „Свобода“» вызывают в воображении советского человека нечто вроде светящейся космической тарелки, управляемой донельзя тренированными, изощренными боевиками ЦРУ. Масштаб демонизации в данном случае на самом деле достигал космических пропорций. В 1975 году я боролся за поездку в Америку по приглашению Калифорнийского университета. Исчерпав уже все доводы в ЦК и Союзе писателей, я написал письма Брежневу и Андропову, после чего меня пригласили в приемную КГБ на Кузнецкий мост. Там некий человек с дорогими запонками и булавкой в галстуке, от каждого жеста которого разило какой-то сверхгосударственной значительностью, сказал мне про моих старых товарищей, что к тому времени уже эмигрировали на Запад: «Скатились до самого дна, до радиостанции „Свобода“». Любопытно, что именно эту фразу без каких-либо изменений я прочел о себе в «огоньковской» статье В. Алексеева в 1987-м, когда шла свистопляска вокруг «Письма десяти». Многочисленные «разоблачительные» статьи в советской прессе о «подрывных радиоцентрах», особенно о «Свободе», всегда носили какой-то специфический зловещий оттенок, как бы развязывающий критику руки для любого рода действий, то есть для окончательной критики болгарским зонтиком в зад. Стоило ли лезть вообще-то на лубянский рожон и ради каких сомнительных выгод? Тут, однако, стали вступать в силу факторы, непривычные для советского человека. Во-первых, находясь на Западе, ты вдруг, к полнейшему собственному удивлению, перестаешь себя чувствовать беззащитным перед лицом Лубянки; во-вторых, тебя может охватить желание быть услышанным. Все-таки мои читатели все там остались, и эфир, пусть густо минированный, стал единственной к ним дорогой. Пусть знают, что их писатель работает, старается смотреть на мир их глазами. Им это интересно, говорил я себе. Вообрази себя самого на их месте, представь себе, что с тобой все утряслось, ты избежал передряг и сидишь сейчас в Переделкине, а вот Е.А.Евтушенко, скажем, изгнали и лишили гражданства. Было бы тебе интересно услышать голос этого гипотетического изгнанника, долетающий из-за морей к студенистой поверхности застоя?