Десятилетие клеветы: Радиодневник писателя - [2]

Происходили и некоторые неожиданности. Так в окне леволиберального книжного магазина «Common Concern» мы увидели портрет вождя без знаменитых «семи пятен во лбу». Вот видите, Терри, показал я своему спутнику, это и есть социалистический реализм в действии. Другой, еще более приятный сюрприз поджидал нас в джазовом клубе «Блюз Эллей», что в одном из переулков Джорджтауна. Входим туда, а там на сцене не кто иной, как сам великий Диззи Гиллеспи со своими гаргантюанскими щеками. Что бы вы сделали, Диззи, если бы сюда вошел Горбачев? — спросили мы. Я бы тут же прямо и скопытился, симпатично улыбнулся музыкант. В заключение этой маленькой сценки мы все выразили уверенность, что Михаил как юноша пятидесятых годов хоть и из комсомола, но должен любить свинг и боп, и пожелали ему и дальше развивать «весь этот джаз» перестройки.

Подводные камни, однако, еще ждали нас впереди. В торговом центре Джорджтауна среди сверкающих витрин Терри Смит задал мне провокационный вопрос: «Ну, а что бы подумал Горбачев, если бы попал сюда?» На это я ему ответил шутливо: «Ну, он мог подумать тут, что все это специально к его приезду подготовили…» Через два с половиной месяца глава советской писательской делегации, выступая по датскому телевидению, как раз на этот эпизод и обрушился: как смел Аксенов так пошло оскорбить лидера нашей перестройки, представить его таким дремучим и отсталым от западных нравов совбюрократом? Этот писательский глава, как впоследствии выяснилось, сопровождал Горбачева в поездке 1987-го года и был к нему приближен. По всей вероятности, он присутствовал при просмотре генсеком в посольстве видеозаписи, касающейся прибытия его в американскую столицу, по всей вероятности, и моя пятиминутка была на этой кассете, по всей вероятности, тут как раз и выразил «вождь перестройки» свое неудовольствие: как, мол, не стыдно Аксенову такую чепуху плести? Что это, мол, он так американцам угождает? Ну, или что-то в этом роде. Тогда-то и полетел сигнал дать отповедь ренегату Аксенову, тогда-то и потер радостно руки генерал Ф.Д.Ббкв: вот уж проучим! Ббкв к моей скромной персоне давно уж присматривался: и когда приказывал раскаявшемуся теперь полковнику Я.В.Карповичу выкрасть рукопись «Ожога», и когда во все тяжкие старался с помощью самых неожиданных персон торпедировать этот роман на Западе, и когда «МетрОполь» душил, и когда психологическая атака на меня велась, чтоб убирался за границу подобру-поздорову; словом, интересовался человек. Этот именно почтенный товарищ, ныне уже не застойный куркуль, а активист перестройки, вызвал к себе редактора Пьнва, поставил его по стойке «смирно» именно так, как в его воображении американские сержанты и майоры в парижском филиале радиостанции «Свобода» ставят всяких Basil и Со, и приказал: «Организовать на редкость острый и заинтересованный разговор!» Тогда-то и пошла писать губерния. Вот так мне все это представляется, когда случайно, год за годом, вдруг выплывают из советских пучин и соединяются друг с дружкой какие-то факты. Вполне возможно, так это все и было: музыку заказал Горбачев, композитором стал Ббкв, роль оркестра взял на себя Пьянв. Доказать это, впрочем, невозможно, и не исключено, что на самом деле произошла какая-то нелепая путаница.

2004

Сейчас, оглядываясь на те времена, я испытываю странную удручающую неловкость, как это иной раз бывает в споре с дураком. Ведь именно тогда, когда советский аппарат объявил меня клеветником, я вместе со многими другими писателями-эмигрантами профессионально занимался распространением правды по радио. Раныие-то я в основном сочинительствовал, то есть создавал художественные «фикции», да еще и в жанре гротеска. К «правде жизни» такая литература имеет только косвенное отношение. Она берет кашу правды, бесцеремонно смешивает ее с плодами воображения, напихивает в эту смесь специи метафор по стихийно возникающей рецептуре… Получается — если получается — карнавальный текст… Вот тут-то они могли меня и подцепить, попросив «трудящихся» выступить по поводу лживых текстов: не было «Острова Крыма», не было «Затоваренной бочкотары», не было «Стальной птицы», — все врете, Базиль и Ко! А я бы стал отбрехиваться: вы сами., товарищи., врете, сами., сами! И был бы отчасти не прав. У аппарата дезинформации ведь была совсем иная ситуация. Профессионально распространяя ложь, он создавал и правду, во всяком случае реальность, более правдоподобную, чем мои фантазии. Взять, к примеру, «всенародное осуждение». Советские «трудящиеся» и в самом деле любили писать подобные письма в редакции, особенно по заказу кагэбэшного страшилища. Интонации писем удивительно аутентичны, именно таким спотыкачом и протекал мыслительный процесс «зрелого социализма». Вот за эту аутентичность стоит поблагодарить профессионалов дезы. Должен признаться, что многократно использовал сии перлы в самых беспардонных «фикциях». Активный читатель, конечно, найдет следы этого процесса и в нашем прологе, единственном в этой книге куске беллетристики.

ПРОЛОГ Миссия «ИКС» Игрека ИгрекОвича

В изгнании я как бы оторвался от почвы, частично переселился в волны эфира. Волны накатывали, невзирая на настроения, не ожидая прихода вдохновения и не считаясь с его присутствием. «Болдинские осени» не подразумевались. Каждую неделю надо было выдать десять страниц текста и зачитать с «выражением» перед микрофоном. В месяц, стало быть, получалось сорок, в год четыреста восемьдесят — размер солидного романа. За прошедшее десятилетие десять романешти развеяны эфиром. В порядке утешения вспоминается из Аристофана: «Эфир — дом Зевса! Времени ль стопа?»