Десятиглав, или Подвиг Беспечности - [18]

Войдя в вестибюль, мы увидели рядом с привычной девицей щуплого молодого человека, сидевшего с крайне огорченным видом. При нашем появлении девица что-то ему шепнула, он вскочил и бросился к нам с криком: "Это я — сантехник!" — "Рады за вас, милейший", — сухо ответил Евгений. "Я починил ваш бачок!" — воскликнул сантехник с ноткой отчаяния в голосе. "Давно пора", — отвечал Евгений, по-прежнему без всяких эмоций. "Ребята, ну что ж вы меня не подождали? — с горечью спросил сантехник, так и не дождавшись бурных изъявлений благодарности с нашей стороны. — Написали про меня какую-то байду, тут все ее читают… Что ж вы так?" — "Во-первых, это не байда, а стихи, милейший, — в ваши годы пора бы уже видеть разницу, — наставительно заметил Евгений. — А во-вторых, с чего вы взяли, будто почтенные люди будут терпеливо вдыхать вонь, пока вы где-то гуляете? Учтите, если это повторится, то над вами не только вся гостиница — весь город смеяться будет. Перед этими людьми, — тут Евгений картинным жестом показал на нас, — президенты трепещут, а вы вздумали с ними шутки шутить…" Отстранив с дороги удрученного сантехника, Евгений двинулся к лифту, и мы зашагали за ним, слыша за спиной обиженное бормотание: "Что ж вы так… Подождали бы… Зря вы так…" — "Ничего, ничего, — заметив на наших лицах жалость, сказал нам в лифте Евгений. — С народом надо построже, иначе он живо на шею сядет". — "Пожалуй, это верно", — глубокомысленно подтвердил Степанцов.

Наскоро приведя себя в порядок, мы затем общими усилиями сервировали стол в номере Евгения, красиво расположив на скатерти приобретенные на рынке яства и напитки. Затем мы расселись в креслах вокруг накрытого стола и стали ждать, пуская слюнки и поминутно поглядывая на большие напольные часы в форме президента Путина. Циферблат и механизм находились у этого изделия там, где у живого президента, надо полагать, находится сердце. Ниже, на месте утробы, помещался бар-холодильник, в котором дожидалась своего часа резервная выпивка. Нами овладело предчувствие чего-то необычайного — скрывая волнение, мы вяло перебрасывались словами и подскочили в креслах, когда наконец раздался звонок в дверь. Однако когда я открыл, то на пороге передо мной предстал всего лишь давешний идиот. Некоторое время он подозрительно вглядывался в меня. "Если он меня спросит "Даш, когда дашь", дам ему в глаз", — решил я, однако идиот, видимо, уловил в моем молчании угрозу и молча побрел в сторону той подсобки на этаже, где он обычно ютился. Не успел я закрыть за ним дверь, как услышал лязг остановившегося лифта и понял, что дамы идут к нам, поскольку коридор огласился восторженными воплями идиота: "Даш, когда дашь?!" Дурачок так и увязался за нашими гостьями — мы сделали попытку выгнать его, покуда все теснились в прихожей, но дамы воспротивились: "Пусть остается! Он такой смешной!" Благодарность идиота была безграничной: когда все раселись за столом, он прикорнул на полу у ног самой крупной из девушек — как я заметил, ему вообще нравились крупные женщины, — положил голову ей на колени и замер, прикрыв глаза, с выражением неземного блаженства на лице. Добрая девушка время от времени утирала ему слюни салфеткой. Тогда идиот открывал глаза и умоляюще шептал: "Даш, ну когда дашь?" — "Спи, спи, сладкий", — отвечала девушка, и страдалец с мечтательной улыбкой снова засыпал. Все девушки показались мне красавицами — возможно, из-за того, что я был романтически настроен в тот день. Однако и сейчас, по прошествии немалого времени, мне кажется, что то первое впечатление соответствовало действительности и каждая из девушек отвечала определенному типу красавицы: крупная статная северянка с роскошными волосами цвета меда, пепельная шатенка с задорной улыбкой, словно явившаяся к нам прямиком с парижских бульваров, брюнетка, живая как ртуть, со вздернутым носиком и сверкающими глазами, и еще одна блондинка с волосами, скромно собранными в пучок на очаровательной головке, с улыбкой, притаившейся где-то в уголках глаз, и с ямочками на румяных щеках. На коленях у первой блондинки покоилась всклокоченная голова нашего неразумного гостя. Конечно, в воспоминаниях все представляется нам приукрашенным, но ведь сердце не обманешь, а оно в тот вечер бурно билось от любви ко всем четверым. Поскольку любовь с первого взгляда не вырастает на пустом месте, то, следовательно, девушки и впрямь были хороши — недаром Степанцов показал Евгению из-за моей спины большой палец, а Евгений в ответ самодовольно покивал головой. Затем он поочередно расцеловался со всеми четырьмя красотками и перезнакомил участников застолья, не пожалев похвальных слов в наш адрес. Величественная красавица с медовыми волосами внимательно посмотрела на нас и промолвила: "Вы знаменитости, вам бы с каким-нибудь артистками время проводить…" — "Позвольте, а чем же вы хуже?" — удивился я. "А мы гулящие", — напрямик брякнула брюнетка. "И по телевизору нас не показывают", — вздохнула шатенка. "Не прибедняйтесь, — заметил Евгений сухо. — Это сейчас в силу всеобщего оглупления вас могут называть разными грубыми словами, а в старину называли бы девушками для радости. Вы даете нам радость и при этом не выматываете из нас душу, как непременно поступили бы те же артистки. Внося в нашу жизнь радость, вы тем самым вносите в нее и смысл, а значит, не на словах, а на деле решаете главную философскую проблему человеческого существования. Впрочем, я ошибся: главное, девчонки, состоит в том, что я чертовски вас люблю, люблю без всяких рассуждений, а ведь если женщина умеет внушить мужчине любовь к себе и не вызвать потом у него разочарования, то она, безусловно, достойна этой любви, каков бы ни был род ее занятий". — "Да, и если среди дам вашего цеха и попадаются неприятные личности, то среди литераторов их куда больше, — добавил я. — Надеюсь, вы не будете заранее осуждать нас лишь потому, что в литературу пролезли разные уроды?" — "Ну что вы, — ласково пропела блондинка с ямочками. — Наоборот, мы вас давно уже заочно полюбили. Женя много о вас рассказывал, и все только хорошее. И стихи ваши мы тоже очень любим. Может, почитаете что-нибудь новенькое?"