Десять вещей, которые я теперь знаю о любви - [5]

— Это важно. Я всегда… говорил… твоей матери… что это важно.

— О чем ты?

— Чтобы ты… знала, чтобы… ты это… знала.

Каждую пятницу он покупал мне мятную мышку в магазине «Thorntons».

Не знаю почему, но сейчас я отчетливо вспомнила: хруст пластиковой обертки, восторг, с которым я откусывала нос, и вкус темного шоколада с зеленой мятной начинкой.

Мы оба молчим. Смотрю, как веки отца подергиваются, потом закрываются. Дыхание превращается в слабое похрапывание. Я подхожу к кровати и опускаю взгляд.

— Пожалуйста, не надо, — шепчу. — Прошу тебя.

В дверь стучат. Тилли или Си?

Но в комнату заходит медсестра: низенькая полная женщина в голубых штанах и обтягивающей голубой рубашке.

— Вы — Алиса, — говорит она. — Мистер Таннер говорил о вас.

— Правда?

Оттеснив меня, она решительно подходит к дивану.

— Опять заснули, — говорит она. — Давайте-ка поменяем это, ладно? — Я отступаю назад. Медсестра берет в руку пластиковый мешок и приподнимает простыню. — Я смотрю, сегодня вы открыли шторы, да, мистер Таннер? И то правда, все лучше, когда света больше вокруг. Да и дочка ваша тут, так что день особый.

— Что он сказал? — спрашиваю.

— Он же спит сейчас.

Медсестра даже не понизила голос. Под хлопчатой пижамой я вижу исхудавшее тело отца.

— В смысле, обо мне.

Женщина закрывает клапан на пластиковом мешке и начинает отсоединять его от трубки. Я смотрю, как желтая жидкость плещется, ударяясь о стенки.

— Мне пора… — Я взмахиваю рукой в сторону двери.

Медсестра даже не поднимает глаз:

— Конечно, милая. Хорошо, что ты пришла. Он так ждал этого, так ждал.

Закрываю за собой дверь. В коридоре пахнет так же, как всегда, — лаком для дерева и еще немного влажной штукатуркой. Иду к лестнице, собираясь подняться на чердак, но Тилли преграждает мне путь.

— Ты познакомилась с Маргарет? — спрашивает она.

— С медсестрой?

— Она хорошая.

— Да.

— Си заварила чай.

Кэл называл Тилли и Си «условия и требования». «Ну что, как там условия и требования?» — спрашивал он всякий раз, когда я возвращалась с очередного семейного сборища. «Тревожные и неразумные», — отвечала я, и мы дружно смеялись.

— Я вообще-то хотела… — взглядом указываю на лестницу на чердак.

— Ох, Алиса…

Сестра обнимает меня.

— Он ведь понимает, да? Что у меня не работал телефон. Не было связи. Тилли, он же не думает, что…

Я отступаю на шаг и принимаюсь изучать стену напротив. Она кажется старой и грязной.

— Просто не хочу, чтобы он подумал, что…

— Я испекла печенье, — перебивает меня сестра. — Овсяное.

Папино любимое. Представляю, как он лежит в постели, прислушивается к возне Тилли на кухне, а запах печенья тем временем поднимается по лестнице и проникает в его комнату.

— Задавайте курс, капитан! — касаюсь пальцами лба, шутливо салютуя.

Тилли слабо улыбается, потом поворачивается и идет вниз по лестнице. Я спускаюсь следом.

Десять находок, которыми можно написать твое имя

1. Книга с обложкой цвета ледниковой воды — в Ньюингтонской библиотеке.

2. Ряд кружек цвета золотистый металлик — на витрине магазина в Кэмден-таун.

3. Детская заколка из ярко-розового пластика — на перекрестке перед станцией «Юстон».

4. Темно-синий школьный свитер, обвязанный за рукава вокруг дерева, — на Саутворк-Бридж-роуд.

5. Тонкая голубая щепка от забора — возле того нового офисного здания в районе Энджел.

6. Осколок бледно-голубого стекла — на набережной рядом с Креморн-гарден, в Челси.

7. Облупившийся браслет с фальшивой позолотой — у выхода со станции «Баттерси-парк».

8. Ярко-розовый воздушный шарик, лопнувший, мягкий, будто человеческая кожа, — на дороге, ведущей к Тейт-Модерн.

9. Хлопья темно-синей краски, слетевшие со строительного ограждения — на Элефант-роуд, рядом со станцией.

10. Кусок голубого кожаного ремня с обтрепанными краями — на парковке возле магазина «Уэйтроуз» в Бэлхеме.

Сегодня мое сердце твердо. Я следую за извивами реки, ищу цвета. Пока я осторожен, никто не обратит особого внимания на человека, набивающего карманы мусором.

Иные люди в моей ситуации застывают на одном месте, будто очерчивают невидимый круг и не выходят больше за его пределы. Но я не знаю, где ты, и потому продолжаю блуждать.

У каждой буквы есть свой цвет. Не знаю, видишь ли ты это так же. Не знаю, поймешь ли ты меня, но я не слишком задумываюсь об этом. Вот рядом со знаком, предупреждающим о наводнении, — две бледно-голубые бумажные обертки, еще липкие от конфет. Буква «А» — цвета ледниковой воды. А вот возле деревянного здания без окон — золотая сережка-колечко. «Л» — золотая. Рядом с заброшенной пристанью — розовая лента и глянцевая синяя листовка. «И» — пурпурно-розовая; «С» — темно-синяя.

Дохожу до яхт-клуба, уже далеко не нового. Он стоит у реки, словно женщина, приподнявшая юбку, чтобы не замочить ее край. Раскладываю цвета как можно аккуратнее на дорожке, прямо перед воротами, а затем продолжаю путь. Тут за углом — пляж, полный сокровищ.

Я хотел бы встретить тебя здесь. Чтобы мы стояли рядом, а под ногами у нас валялся городской мусор. Здесь очень легко искать цвета. Вот сразу: и выгоревший на солнце оранжевый пояс, и обломок пластмассы нужного оттенка фиолетового, и кусок бледно-голубого, почти белого материала, и обрывок ярко-зеленой веревки. Чуть пониже — стекло и керамика. Подпаленная бутылка, почерневшая от огня. Еще ниже — камень, металл, битые кирпичи. Гвозди проржавели настолько, что уже не похожи на себя. Если сильно нажать на них — вот так, — можно обломать теплую оранжевую ржавчину и увидеть то, что под ней. Подбираю кремень, его угол выдается вперед, словно кулак. Среди обрывков разорванной бумаги — магнолия.