Десять Стрел - [9]

И, прищурившись, как Клинт Иствуд, капитан

Воронин смотрел им вслед.

Ждать пришлось недолго, не дольше, чем зимой ждать весны.

Плохие новости скачут, как блохи, а хорошие и так ясны.

И когда показалось облако пыли там, где расступались дома,

Дед Василий сказал, до конца охренев: наконец-то мы сошли с ума.

Приехавший соскочил с коня, пошатнулся и упал назад.

Его подвели к капитану, и вдруг стало видно, что Воронин был рад.

Приехавший сказал: «О том, что я видел, я мог бы говорить целый год.

Суть в том, что никто, кроме нас, не знал, где здесь выход, и даже мы не знали, где вход».

На каждого, кто пляшет русалочьи пляски, есть тот, кто идет по воде.

Каждый человек – он как дерево, он отсюда и больше нигде.

И если дерево растет, то оно растет вверх, и никто не волен это менять.

Луна и солнце не враждуют на небе, и теперь я могу их понять.

Наверное, только птицы в небе и рыбы в море знают, кто прав.

Но мы знаем, что о главном не пишут в газетах и о главном молчит телеграф.

И может быть, город назывался Маль-Пасо, а может быть, Матренин Посад.

Но из тех, кто попадал туда, еще никто не возвращался назад.

Так что нет причин плакать, нет повода для грустных дум,

Теперь нас может спасти только сердце, потому что нас уже не спас ум.

А сердцу нужны и небо и корни, оно не может жить в пустоте.

Как сказал один мальчик, случайно бывший при этом, отныне все мы будем не те.

1987

«НАША ЖИЗНЬ

С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ДЕРЕВЬЕВ»

Мальчик

В еще не открытой земле,

На которой пока лежит снег,

Мимо горных ручьев, мимо стоячих камней,

Мимо голубых куполов, из которых бьет свет,

Мимо черных деревьев,

Трепещущих в ожиданьи весны,

Мимо магнитных полей, морочащих нас,

Мимо золотых мертвецов,

Пришедших, узнав, что мы спим,

Мимо начинаний вознесшихся мощно, но без имени,

Вот идет мальчик,

И он просто влюблен.

И что мне делать с ним?

Принцип женщины наблюдает за ним, полузакрыв глаза.

Принцип справедливости уже подвел ему счет.

И все знают, что он упадет.

И заключают ставки – где и когда.

И они правы, они правы, они, конечно, правы,

Но только это еще не все.

Мимо ледяных статуй с глазами тех, кто знал меня,

Мимо сокрушенного сердца, у которого больше нет сил,

Мимо объяснения причин и мимо отпущения грехов

Вот идет мальчик —

Он просто влюблен.

И что мне делать с ним?

Мимо непокорных и нежных,

Мимо этой и той стороны стекла,

Мимо митьков и друидов,

Мимо тех, кто может не пить.

У меня есть только один голос,

И я хочу спеть все, что я должен спеть.

Только одно сердце,

И оно не может отказаться,

Не умеет отказаться любить.

Не может, не хочет,

Не умеет отказаться любить.

Сквозь можжевеловый ветер,

Сквозь пламя, чище которого нет,

В хрустальных сумерках

Светом звезд и светом ветвей,

Задыхаясь от нежности,

К этому небу и к этой земле.

И мой сын говорит: Господи,

Приди и будь соловей.

Господи,

Приди и будь соловей.

Так начнем все с радости…

1987

«НАША ЖИЗНЬ

С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ДЕРЕВЬЕВ»

Когда пройдет боль

Когда пройдет дождь – тот, что уймет нас,

Когда уйдет тень над моей землей,

Я проснусь здесь; пусть я проснусь здесь,

В долгой траве, рядом с тобой.

И пусть будет наш дом беспечальным,

Скрытым травой и густой листвой.

И, узнав все, что было тайной,

Я начну ждать, когда пройдет боль.

Так пусть идет дождь, пусть горит снег,

Пускай поет смерть над моей землей.

Я хочу знать; просто хочу знать,

Будем ли мы тем, что мы есть, когда пройдет боль.

1987

«НАША ЖИЗНЬ

С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ДЕРЕВЬЕВ»

Ангел

Я связан с ней цепью,

Цепью неизвестной длины.

Мы спим в одной постели

По разные стороны стены.

И все замечательно ясно,

Но что в том небесам?

И каждый умрет той смертью,

Которую придумает сам.

У нее свои демоны

И свои соловьи за спиной,

И каждый из них был причиной,

По которой она не со мной.

Но под медленным взглядом икон

В сердце, сыром от дождя,

Я понял, что я невиновен,

А значит, что я не судья.

Так сделай мне ангела,

И я покажу тебе твердь.

Покажи мне счастливых людей,

И я покажу тебе смерть.

Поведай мне чудо

Побега из этой тюрьмы,

И я скажу, что того, что есть у нас,

Хватило бы для больших, чем мы.

Я связан с ней цепью,

Цепью неизвестной длины,

Я связан с ней церковью,

Церковью любви и войны.

А небо становится ближе,

Так близко, что больно глазам;

Но каждый умрет только той смертью,

Которую придумает себе сам.

1988

«ФЕОДАЛИЗМ»

Боже, храни полярников

Боже, помилуй полярников с их бесконечным днем,

С их портретами партии, которые греют их дом;

С их оранжевой краской и планом на год вперед,

С их билетами в рай на корабль, уходящий под лед.

Боже, храни полярников – тех, кто остался цел,

Когда охрана вдоль берега, скучая, глядит в прицел.

Никто не знает, зачем они здесь, и никто не помнит их лиц,

Но во имя их женщины варят сталь и дети падают ниц.

Как им дремлется, Господи, когда ты им даришь сны?

С их предчувствием голода и страхом гражданской войны,

С их техническим спиртом и вопросами к небесам,

На которые ты отвечаешь им, не зная об этом сам.

Так помилуй их, словно страждущих, чьи закрома полны,

Помилуй их, как влюбленных, боящихся света луны;

И когда ты помилуешь их и воздашь за любовь и честь,

Удвой им выдачу спирта и оставь их, как они есть.

1988

«ФЕОДАЛИЗМ»

Не стой на пути у высоких чувств

Джульетта оказалась пиратом,