Десять слов про Китай - [6]

Если объявить конкурс на слово, быстрее и сильнее всего обесценившееся в Китае за последние тридцать лет, уверенную победу одержит «вождь».

В годы культурной революции это было великое и священное слово. Обозначало оно всегда Мао Цзэдуна и фактически являлось его персональной собственностью. Никто другой и во сне бы не посмел увидеть, что он вождь или даже какой-нибудь захудалый лидер. В те времена любили выражение «руки прочь», например, «руки прочь от нашей социалистической Родины». Тогда мы могли бы так сказать и о слове «вождь», и о фамилии «Мао».

В родном городке моей жены жил да был председатель профсоюза по фамилии Мао. Горожане обращались к нему «председатель Мао», что полностью соответствовало китайским обычаям. После начала культурной революции его обвинили в осквернении великого имени. Он был оскорблен до глубины души и со слезами на глазах доказывал, что так его называли другие, что он себе этого титула никогда не присваивал. Революционные массы отвечали: «Тебя называли, а ты откликался. Значит, ты контрреволюционер». В детстве я огорчался, что моя фамилия Юй, а не Мао, и сердился на предков, принадлежавших к неправильному роду. Я не понимал, что для обычных людей эта фамилия не столько великая, сколько опасная.

В те годы часто говорили, что партия — наша мать. Я размышлял про себя: если есть мать, должен быть и отец! Кто же? Конечно, Мао Цзэдун. Тогда партия — его жена. Но ведь у него уже есть обычная жена — Цзян Цин. Я был красным солдатиком (в десятилетие культурной революции так переименовали юных пионеров), воспитанным в духе равноправия полов, и не знал, что раньше в Китае практиковалось многоженство, а тем более не мог предвидеть, что в наше время состоятельные мужчины будут заводить «вторых супруг» и любовниц. Так мне и не удалось решить этот сложный вопрос.

В детстве, кроме Мао Цзэдуна, я еще знал четырех заграничных вождей. В первом классе у нас над доской висел портрет Мао Цзэдуна, а напротив — изображения Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Это были первые увиденные мною иностранцы. Нас озадачивали шевелюры Маркса и Энгельса — длиннее, чем у женщин, волосы которых в то время доходили до мочки уха. Стрижки Ленина и Сталина казались нам нормальными для мужчины. Мы различали пол по волосам. Особенно интересовали нас космы Маркса, между которыми едва угадывались уши — совсем как у женщин. Только пышная борода не давала нам развивать предположения относительно его половой принадлежности. Однако одной девочке из нашего класса ни борода, ни усы на лице основоположника не помешали публично объявить его женщиной. Из-за этого ее саму чуть не объявили контрреволюционеркой. У нас была второклассница, которую заклеймили как «контрреволюционный элемент младшего возраста» за то, что она сложила портрет председателя Мао вчетверо и у него на лице появилась крестообразная морщина. На митинге она перед всей школой рыдала и каялась в своем ужасном преступлении.

После митинга учительница собрала наш класс и потребовала, чтобы мы разоблачили других тайных контрреволюционеров. Обнаружили двоих. Имя первого было нам неизвестно. Только после долгих расспросов учительница дозналась, что это трехлетний мальчик, живущий по соседству с доносчиком. Как-то на закате он сказал: «Солнце зашло». Тогда «Красным Солнцем» величали Мао Цзэдуна, так что это слово запрещалось поминать всуе — даже о заходе солнца следовало говорить «стемнело».

Второй же контрреволюционеркой оказалась девочка, причислившая Маркса к женскому полу. Она стала белее полотна и на вопрос учительницы, действительно ли она произносила эти реакционные слова, пробормотала, всхлипывая: «Вроде да». Учительница решила ей помочь и спросила: «Вроде да или вроде нет?» От ужаса девочка совершенно запуталась и до самого конца классного часа так и не смогла дать вразумительного ответа. Это ее и спасло — «разоблачение» не имело последствий.

Совсем маленьким я думал, что полное имя нашего вождя — председатель Мао — именно так все его называли с придыханием. «Мао Цзэдун» звучало бы крайне непочтительно. К счастью, вокруг меня постоянно восклицали: «Да здравствует учение Мао Цзэдуна!» и пели: «Алеет восток, солнце взошло, в Китае родился Мао Цзэдун». Так что в конце концов я все-таки вычислил, что «председатель» — это должность, а зовут его Мао Цзэдун.

В мае 2009 года, во время Праздника драконовых лодок, по Китаю стало ходить следующее шуточное СМС: «Агентство Синьхуа, 28 мая. Китайская академия наук успешно клонировала Мао Цзэдуна, все жизненные показатели соответствуют периоду его наивысшей активности. Это известие вызвало бурный отклик во всем мире. Обама незамедлительно заявил, что США в течение трех дней отменяют „Акт об отношениях с Тайванем“[2] и выводят из Азии все свои вооруженные силы. Японский премьер-министр распорядился взорвать святилище Ясукуни[3], признать суверенитет КНР над Пескадорскими островами и выплатить Китаю в качестве компенсации за агрессию 13 триллионов долларов США. Европейский союз снял эмбарго на продажу Китаю вооружений. Медведев подписал указ о передаче Китаю территории к северу от Большого Хингана площадью 3 миллиона квадратных километров. Монголия обратилась в ООН с заявлением, что Китай и Монголия всегда были одним государством. Тайваньский „президент“ Ма Инцзю выразил готовность во всем следовать указаниям с материка и попросил принять его в Совет по изучению литературы и истории