Десять Слов о Промысле - [7]
Поэтому, «Слова о Промысле», по мнению многих, демонстрируют «литературную силу» блж. Феодорита «в ее высшей форме»[34]. Подводя итог, скажем, что более ценными представляются взвешенно-положительные оценки с учетом критических замечаний: «Не притворяясь, что все в этом труде восхитительно, а сам он является абсолютным шедевром, мы тем не менее полагаем, что он обладает достаточным числом качеств, благодаря которым может рассматриваться как один из прекрасных трудов, которые нам достались от античности»[35], а сам блж. Феодорит своей многогранной деятельностью и талантами «подводит достойное завершение истории антиохийской культуры… которая дала людей великой культуры за период менее чем в век»[36].
П. К. Доброцветов
Слово первое
[PG. T. 83] [Col. 556]
Доказательство Промысла, выводимое из рассмотрения неба, луны и сонма звезд
Самою природою вложен в людей закон, чтобы дети заступались за обиженных отцов и слуги за господ, также граждане подвергали себя опасности за одолеваемые врагами [родные] города, – одним словом, чтобы облагодетельствованные по мере сил воздавали долг свой благодетелям. Видим же, что и царя, который управляет подданными правильно и справедливо и власть срастворяет кротостью, и щитоносцы и копьеносцы защищают на войне усердно. И никто да не делает мне неосновательного возражения, да не уличает слова моего во лжи, выставляя на вид отцеубийц, людей негодных, предателей и тиранов. У нас речь о соблюдающих закон; тех же привыкли мы называть неблагодарными [Col. 557] и преступниками, и они понесут достойное наказание за свои проступки.
Если же самой природой узаконено, чтобы дети подвергали себя опасности за отцов, слуги – за господ, граждане – за города, оруженосцы – за царей, тем более и свято, и справедливо нам, которые созданы и спасены Богом, не словом только подвизаться за Бога, но даже принять самую мучительную смерть, потому что Бог нам ближе, чем отцы, ибо по Его милости называются и они отцами, и господство принадлежит Ему в смысле более собственном, нежели господам, ибо Его господство над рабами – по естеству, а не по несчастному какому-либо случаю>1, и Он надежнее всякой стены, ибо стена, будь она адамантовая, есть дело рук человеческих, и если устоит против [стенобитных] орудий, то не избежит рук времени, а Бог нескончаем и вечен, вседостаточен для всякого охранения и ограждения, и царей Он настолько царственнее, насколько вечно сущее безмерно превосходнее сотворенного и тленного. Ибо Бог всегда существует, и Его могущество соприсуще с самым бытием, а царь от Него заимствует и бытие, и могущество, и могущество его и ненадолго, и над немногими, а не над всеми, причастными того же естества. Итак, поскольку Бог и отцов нам ближе, и господ господственнее, и всяких благодетелей промыслительнее, и всякой стены надежнее, и всех царей безмерно царственнее, то справедливость требует, чтобы мы, от Него принявшие бытие (то eivat) и причастившиеся благобытия (то ev eivat), ополчили уста свои против уст, отваживающихся хулить Его, и словом благочестия поражали слово злочестия. Не с тою мыслью, что мы окажем тем самым помощь свою имеющему в ней нужду, ибо Творец всяческих ни в чем не нуждается>2, не требует помощи от глиняных уст (ср. Быт. 2:7), но похваляет уста, песнословящие Его, вознаграждает уста, подвизающиеся за Него, увенчивает уста, обличающие ложь, но с тою мыслью, что выразим тем свою преданность Ему, и если мы в силах, низложим дерзость подобных нам рабов, а если не в силах, то по крайней мере изобличим ее и сделаем явною для незнающих.
Полчища предающихся злочестию многочисленны и разнообразны и стрелы хулы различны, потому что ложь многочастна и многолика, а красота истины проста. Так, полчище [языческих] поэтов, разделив Божество в понятии на множество, растворив ложь приятным баснословием и как бы приготовив некий раствор, напоило людей прелестью многобожия>3. Другое же [полчище], ограничив философию белым плащом, длинною бородою и не остриженными на голове волосами>4 и усматривая, как смешно богословие поэтов, измыслила иные стези заблуждения, ведущие в одну с поэтами бездну; [Col. 560] одни прикрыли срамные сказания поэтов о богах изяществом слова и тонкостью мыслей, другие придали божеские именования страстям>5: наслаждение наименовали Афродитою, ярость – Аресом, опьянение – Дионисом, воровство – Гермесом, благоразумие – Афиной, – и все сему подобное передавая с надменным челом и аттическим сладкоречием, многих людей ввели в другой вид обмана. Обещавшие философствовать, своей наружностью завоевывающие себе почтение, требующие владычества над страстями заставили и убедили людей поклоняться страстям, так что обуздатель>6 страстей – самовластитель ум стал несмысленно приносить жертвы похоти, ярости, воровству, пьянству и другим страстям. А еще иные, будучи не в состоянии представлять в мысли что-либо, кроме видимого, но заключив ум в одном чувственном, назвали богами то, что подлежит зрению очей, и досточтимое имя [бога], приводящее в трепет слышащих оное, одни придали стихиям
