Слово 1. Доказательство Промысла, заимствованное из рассмотрения неба, луны и сонма звезд
С самою природою вложен в людей закон, чтобы дети заступались за обиженных отцов и слуги за господ, также граждане подвергали себя опасности за одолеваемые врагами города, одним словом, чтобы облагодетельствованные, по мере сил, воздавали долг свой благодетелям.
Видим же, что и царя, который подданными, управляет прямодушно и справедливо, и власть срастворяет кротостию, и щитоносцы и копьеносцы его защищают на войне усердно.
И никто да не делает мне неосновательного возражения, да не уличает слова моего во лжи, выставляя на вид отцеубийц, людей негодных, предателей, мучителей.
У нас речь о соблюдающих закон; тех же привыкли мы называть неблагодарными и преступниками; и они понесут достойное за свои проступки наказание.
Если же сама природа узаконивает подвергать себя опасности детям за отцов, слугам за господ, гражданам за города, оруженосцам за царей; тем паче и свято, и справедливо нам, которые созданы и спасены Богом, не словом только подвизаться за Бога, но даже принять самую мучительную смерть; потому что Бог и отцов к нам ближе (по Его милости называются и они отцами); и господство принадлежит Ему в смысле, более собственном, нежели господам (Его господство над рабами — по естеству, а не по несчастному какому–либо случаю); и Он надежнее всякой стены (стена, будь она адамантовая, есть дело рук человеческих, и если устоит против стенобитных орудий, то не избежит рук времени, а Бог нескончаем и вечен, вседостаточен для всякого охранения и ограждения); и царей Он столько царственнее, сколько вечно сущее, сравниваемое с сотворенным и тленным, оказывает в себе безмерное превосходство (Бог всегда существует, и с самым бытием нераздельно Его могущество, а царь от Него заимствует и бытие, и могущество, и могущество его и ненадолго и над немногими, а не над всеми, причастными того же естества). Итак, поелику Бог и отцов к нам ближе, и господ господственнее, и всяких благодетелей промыслительнее, и всякой стены надежнее, и всех царей безмерно царственнее, то справедливость требует, чтобы мы, от Него приявшие бытие и причастившиеся благобытия, ополчили уста свои против устен, отваживающихся хулить Его, и словом благочестия поражали слово злочестия; не с тою мыслию, что мы окажем сим помощь свою имеющему в ней нужду (Творец всех ни в чем не нуждается, не требует помощи от уст скудельных, но похваляет уста Его песнословящие, вознаграждает уста за Него подвизающиеся, увенчивает уста, обличающие ложь); но с тою мыслию, что выразим тем свою к Нему преданность, и если мы в силах, низложим дерзость подобных нам рабов, а если не в силах, то, по крайней мере, изобличим ее и соделаем явною для незнающих. Полчища предающихся злочестию многочисленны и разнообразны, и стрелы хулы различны; потому что ложь многочастна и разновидна, а лепота истины проста. Так толпа пиитов, разделив Божество в понятии на множество, срастворив ложь приятным баснословием и как бы приготовив некий раствор, упоила людей прелестию многобожия. Другая же толпа, ограничив любомудрие белым плащом, длинною бородою и не остриженными на голове волосами и усматривая, как смешно богословие пиитов, измыслила иные стези заблуждения, ведущие в одну с пиитами бездну; потому что одни срамные сказания пиитов о богах прикрыли изяществом слова и тонкостию мыслей, другие же придали божеские именования страстям: удовольствие наименовали Афродитою, раздражительность — Аресом, упоение — Дионисом, татьбу — Гермесом, благоразумие — Афиной, и все сему подобное передавая с надменным челом и с аттическим сладкоречием, многих людей ввели в другой по виду обман. Обещавшиеся любомудрствовать, своею наружностию приобретающие себе общее у всех почтение, требующие владычества над страстями, заставили и убедили людей поклоняться страстям, так что обуздатель страстей, самовластитель ум, стал несмысленно приносить жертвы похоти, раздражительности, татьбе, пьянству и другим страстям. А еще иные, будучи не в состоянии представлять в мысли что–либо кроме видимого, но заключив ум в одном чувственном, назвали богами, что подлежит зрению очей; и досточтимое имя, приводящее в трепет слышащих оное, одни придали стихиям, а другие — их частям. Одни утверждали, что мир произошел самослучайно, другие вместо одного мира вообразили многие миры. Одни говорили, что вовсе нет Божества, другие, что, хотя и есть, но не имеет попечения ни о чем существующем, иные же, что, хотя и имеет попечение, но весьма малое, и промысл ограничивается луною, остальная же часть мира влечется неизвестно чем, принужденная покорствовать необходимой судьбе. Даже и из тех, которые носят на себе имя христиан, иные прямо восстают против догматов истины. Ибо одни рассекают нерожденное на три части, и одну называют добром, другую — злом, третью — правдою; другие изображают словом два нерожденные начала, прямо одно другому противоположные; иные же дают слово противоборствовать сим злочестивым учениям и измышляют новый путь злочестия. Ибо Единородное Божие Слово, исповедуя Сыном, как создание сопричисляют к твари, и Творца ставят наряду с тварию, и Духа Святаго злочестивым словом своим исключают из естества Божия. А иные, потеряв прямой путь и не восхотев идти по следам предшественников, иным образом удалились от истины. Одни вовсе отрицали совершившееся ради нас домостроительство; другие же исповедуют, что Бог Слово, хотя вочеловечился, но воспринял на Себя одно тело. Иные восприятую плоть называют одушевленною, но отрицают, чтобы в ней была словесная и разумная душа, в доказательство сего принимая, может быть, собственное свое неразумие; тогда как мы не знаем никакой другой в человеке души, кроме разумной и безсмертной.
