Десять лет в изгнании - [7]

Сьейес — человек выдающегося ума и возвышенных взглядов, однако характер его полностью уничтожает все выгоды, которые можно извлечь из его ума. Два серьезных недостатка, раздражительность и трусость, мешают ему воздействовать на слабых и заставляют покоряться сильным; видя, что его не понимают, он начинает злиться, разочаровывается в том, что делает, и, вместо того чтобы упрекнуть себя, упрекает других, а между тем в делах так поступать не стоит ни в коем случае, ибо здесь важно не только быть правым, но и уметь убеждать в том, что вы правы, людей, в которых вы нуждаетесь. Надобно уметь приноравливаться к способностям людей посредственных. Намерение — вещь первостепенная, однако судить о человеке следует только по успехам, каких он добивается. Ум чересчур возвышенный толпе непонятен, зато человек, чей ум превосходит способности толпы совсем ненамного, без труда изъяснит ей свои мысли самыми разными способами. Трусость, естественный результат однообразной жизни, которую Сьейес вел до сорока лет, не позволяла ему развернуться и в деловой сфере, ибо заставляла колебаться между желанием действовать деспотически и неумением преодолеть робость, а в делах такие колебания подобны смерти.⁶²

Ненавидя военное правление, Сьейес, однако же, мечтал заручиться поддержкою какого-нибудь генерала, ошибочно полагая, будто сможет использовать его в своих целях. С самого начала Революции Сьейес вынашивал план Конституции, которым очень дорожил. Он искал генерала, который помог бы ему эту Конституцию ввести. Моро — человек безупречной нравственности и безграничного военного таланта; плести политические интриги он не любил и не умел.⁶³ Пишегрю утратил доверие друзей свободы, приняв сторону роялистов.⁶⁴ Казалось бы, доверия Сьейеса был достоин генерал Бернадот: он стоял во главе республиканской армии,⁶⁵ обладал выдающимся умом и страстной, решительной душой. Однако подчинить себе такого человека Сьейес даже не надеялся.

Итак, Франция плыла по воле волн; чтобы спасти ее, требовалось поставить у кормила власти человека твердого. Тем временем, почуяв смуту, зашевелились якобинцы. Принялись хвастать своими победами над французской армией участники коалиции.⁶⁶ Братья Бонапарта, Жозеф и Люсьен, оба входившие в Совет пятисот, оба, хотя и в разной степени, наделенные острым умом,⁶⁷ известили брата о том, что при нынешнем положении дел он, возвратившись во Францию, сумеет, возможно, приобрести большую власть.

Генерал Бонапарт в то время находился в Египте, где, чтобы потрафить французским республиканцам, именовал себя «генерал Бонапарт, член Института»,⁶⁸ а чтобы сбить с толку арабов, начинал свои прокламации с клятв в преданности магометанской вере.⁶⁹ Однажды, получив из Франции газеты и письма, он затворился у себя в кабинете. Выйдя оттуда, он сказал своим приближенным, что ему необходимо вернуться во Францию.⁷⁰

Однако за то время, что он потратил на возвращение, положение дел во Франции изменилось самым решительным образом. Общественное мнение отвергло притязания якобинцев.⁷¹ Народ может покоряться власти столь погибельной лишь до тех пор, пока она ему незнакома. Дважды в одной стране ей не восторжествовать. Французские войска воспрянули при виде иностранцев, приближающихся к границам Франции. Массена с успехом защищал Швейцарию.⁷² Моро отстоял честь французов в Италии. Англичан, высадившихся было в Голландии, вынудили уплыть назад.⁷³ Наконец, генерал Бернадот, впоследствии многократно доказавший, что он создан столько же для управления государством, сколько и для командования армией, а в ту пору, о которой идет речь, уже два месяца занимавший пост военного министра, провел реформу в армии, и этого успеха оказалось довольно, чтобы беспомощные члены Директории, сами назначившие его министром, прониклись ревностью и отправили его в отставку, лишив себя таким образом последней опоры.⁷⁴ Впрочем, такой человек мог по-настоящему показать, на что он способен, только заняв высший пост в государстве.

Итак, когда генерал Бонапарт высадился во Фрежюсе,⁷⁵ дела уже не требовали его вмешательства, а люди уже не могли ему противостоять. Опасность на всех фронтах миновала, однако память о ней была еще свежа; иностранцы, да и сами французы, легко смешали воедино события различные, хотя и близкие по времени. Все сочли, что это Бонапарт спас Францию от кораблекрушения, меж тем как он принял командование над нею, когда она уже снова находилась на плаву. Вместе со своим штабом он пренебрег декретом, предписывавшим по возвращении из Леванта ради безопасности Европы проводить определенное время в карантине.⁷⁶ Будь Директория сильна, она приказала бы арестовать генерала Бонапарта за подобный проступок и за самовольное оставление армии.

Когда Бонапарт уезжал в Египет, член Директории Ревбель сказал, что в случае, если тот попросит об отставке, следует удовлетворить его просьбу, ибо недостатка в удачливых генералах у Республики не будет никогда.⁷⁷ Как ни относись к Ревбелю, следует отдать должное его словам, столь лестным для французской нации, ибо, в самом деле, можно ли уважать нацию, которая, насчитывая двадцать четыре миллиона человек,