Десну перешли батальоны - [17]

— Мне с тобой, Михайло, по одной дороге идти к новой жизни… Я о моей партийности говорю. Ты как считаешь? — отвечая скорее на свои мысли, чем задавая вопрос, спросил Надводнюк. Воробьев посмотрел ему в глаза, улыбнулся тепло и приветливо.

— Хорошо, Надводнюк. Ты начинай работу, чтобы мы тебя в деле видели, а я поговорю в организации.

— Так научи, как и с чего начать.

Они вышли из-за стола и поудобнее уселись на кушетке.

Глава шестая

Дня через три после того, как Надводнюк виделся с Воробьевым, из Сосницы в Боровичи прибыл в фаэтоне эсеровский эмиссар, заехал прямо к Писарчуку, пробыл у него часа два и уехал по направлению к Макошину. Это не удивило бы Дмитра, но сразу после отъезда эмиссара он, как и все его друзья и другие крестьяне, сидевшие возле лавки (было воскресенье), увидели Писарчука, который лихорадочно и озабоченно метался по селу. Вскоре возле Писарчука оказались Маргела, Варивода, собственники хуторов, жившие по ту сторону железнодорожного полотна, — братья Сергей, Евдоким и Иван Орищенко, владелец лавки Верещака и другие. Они постояли у церкви, посовещались и быстро разошлись в разные стороны.

— Что-то затевают, нюхом чую, — подтолкнул Надводнюка Ананий Тяжкий.

— Забегали… — сплюнул общественный пастух, Свирид Сорока, низенький, обтрепанный, в дырявом соломенном бриле.

Хоть наступил уже вечер, но домой никто не шел. Всем хотелось узнать, отчего суетится кулачье?..

Вскоре по направлению к усадьбе старого Луки Орищенко, находившейся у самой церкви, прошел поп Маркиан, потом проковылял сам Лука, пробежали Писарчук и Маргела. По одному сходились кулаки. Шли они степенно, возле лавки убавляли шаг и здоровались с толпой, но, здороваясь, смотрели куда-то в сторону, мимо людей. Всем было ясно, что собираются только званые.

— Чего это они? — удивлялись у лавки.

— Может, люди хотят рюмку выпить в честь праздника?

Надводнюк оглянул толпу и сказал:

— Нет, друзья, у них собрание будет. Какое-то секретное. Вот видите: пошли только свои. Для чего-то приезжал ведь эсеровский эмиссар?

— Секретное? — воскликнул Ананий. — А вот я пойду и тоже послушаю. Рюмки ихней мне не нужно, а послушать я хочу.

— И я с тобой пойду! — оперся на палку Сорока.

— Идем, хлопцы, все! — позвал Надводнюк.

Поднялось немало народу и пошли к высокой, окрашенной калитке под навесиком.

На резном крылечке сидела старая, толстая, похожая на стог сена, жена Орищенко. Увидев толпу, она ушла в хату. На крыльцо вышли Писарчук и Лука.

— В чем дело? — громко спросил Федор Трофимович.

— Послушать хотим, — выступил вперед Надводнюк.

— Не о вас разговор будет.

— Здесь только собственники, — тоненьким дискантом выкрикнул старый Орищенко из-за спины Писарчука. Этот дискант всем был хорошо знаком: Орищенко по праздникам пел на клиросе.

Писарчук дернул его за рукав, но было уже поздно. К крыльцу, тяжело ступая, подошел Ананий.

— Я тоже собственник.

По двору прокатился хохот.

— Что же у тебя есть, Ананий? — перегнулся через перила Писарчук.

— Хата.

— В которой и от дождя не спрячешься! — закричал кто-то в толпе.

— Что еще у тебя есть?

— Земли три упряжки. Жена есть, дети!

— Принимаете?

— Шутить любишь, — хотел засмеяться Писарчук, но лицо его искривила колючая гримаса.

— Какие там шутки? Вы дело говорите!

Все притихли в ожидании ответа.

— Придешь ко мне, поговорим.

— Сейчас говорите!

— Неподходящая кандидатура, правда? — отозвался Бояр. Писарчук побагровел.

— Вон со двора!

Надводнюк вскочил на стоявшую возле крыльца скамью. Толпа сразу же окружила его.

— Слыхали? Как скотину, гонит! — громко сказал Надводнюк. — Видели, кто здесь собрался? У одного сорок десятин, у другого пятьдесят, у третьего еще больше. Анания не принимают — не ко двору. «Собственники» будут совещаться. Мы знаем, о чем богатеи совещаются! Не поможет вам ваш совет…

— Ты знаешь, куда девают таких? — схватил Надводнюка за плечо Писарчук.

Рядом с Дмитром стали Бояр, Ананий, Малышенко и Кутный. Затрещали колья в плетне. Писарчук вбежал в сени и загремел засовом.

Возмущенная толпа стала выходить со двора.

Надводнюк шепнул Бояру:

— Скажи Ананию, Малышенко и Клесуну, другим я скажу, как только стемнеет, — ко мне.

* * *

Поздно вечером у Надводнюка собрались Бояр, Малышенко Гордей, Клесун Павло, Яков Кутный, Ананий Тяжкий и Свирид Сорока. Окна в хате были завешаны. Тихониха и Ульяна дежурили на скамье у ворот. Тихон был в хате.

— Поговорим, как дальше жить будем, — начал Дмитро, когда все уселись вокруг стола. — Кулаки в союз записываются, а мы, фронтовики, беднота, до каких пор будем молчать?

— Нет у нас объединения, вот если б объединиться! — сказал, попыхивая самокруткой, Малышенко. Среди других он выделялся своей худобой и лихорадочным блеском глаз. Курил он быстро, рывками, с какой-то чрезмерной жадностью.

— В других селах уже начали объединяться, — продолжал Дмитро. — Сам Ленин говорит, чтобы беднота объединялась в комитеты. Чтобы власть в селе взяли мы. Кто же без нас начнет? Мы, фронтовики, всему селу голова. Разве я неправильно говорю?

— Правду говоришь, — воскликнул Ананий. — Где объединение — там сила!

— Вы думаете, зря собрались сегодня у Луки Орищенко? Они чувствуют, что нынешняя власть их не спасет. Вот и обдумывают, как людей прибрать к рукам. А мы подумаем, как их комитет разогнать… Вот зачем я позвал вас сюда.