Десница великого мастера - [9]

— Кто ты? — спросил он небрежно, будто не узнана я его.

— Я эристав Мамамзе, — ответил узник, низко опустив голову.

Звиад— спасалар встал и придвинул ему кресло, Затем таком приказал стоявшим за ним копьеносцам развя-зать руки Мамамзе. Узник пробормотал что-то, выражая благодарность, и спасалар заметил: нижняя челюсть у эристава выступила вперед и задрожала.

— Тебя, кажется, опять лихорадит, эристав эриста-вов?

— Нет, теперь у меня жар, спасалар-батоно. Горькая улыбка исказила полные губы Мамамзе.

— А все же, почему ты так поторопился? Ведь царь повелел завтра с утра снарядить тебя в твои владения.

Эристав молчал. Затем, вскинув голову и взглянув на сросшиеся грозные брови Звиада, он произнес:

— Я и сам не знаю, почему все это произошло со мною, спасалар. Быть может, больное воображение или странное видение смутило меня… После вашего ухода я вышел на террасу крепости. Смотрел на город. Какие-то всадники проскакали мимо меня. Сначала их было только двое, затем дважды по три, и за ними пронеслась целая дружина. В руках они держали мечи, отбрасы-вавшие огненные искры. Много раз сопровождал я Баграта Куропалата в его битвах с сарацинами, плечом к плечу с царем Георгием бился с греками, но ничего подобного никогда не видел.

— А-а-а, ты, вероятно, имеешь в виду всадников с мечами? Тайна этих мечей известна лишь мне да царю, да еще мастерам нашим, но двоедушным тайна эта недоступна. Шествие это я устроил для того, чтобы испытать, другом или недругом явился ты к нам. Теперь нам все ясно. Завтра же, по повелению царя, отправишься ты в свое эриставство. Убедишь Чиабера и Колонке-лидзе вновь присягнуть на верность царю. Или мы сами придем туда, доберемся и до крепости Корсатевела, и тогда вы узнаете, кто были те всадники и что за мечи были у них в руках, — закончил спасалар и пожелал гостю спокойной ночи.

Всю ночь работали санатлойские кузнецы; снимали пламенеющие мечи с наковален, передавали их в руки ожидающим тут же всадникам, и те с бешеной быстротой -мчались на своих конях в лунную ночь, сверкая в воздухе индусской сталью, все еще дышащей пламенем горна.

До рассвета не отходил от окна Мамамзе в эту бессонную ночь. Только когда небо заиграло сизо-голубыми красками и погасли последние лучи Марса, он немного вздремнул.

На рассвете его разбудил амирчкари и доложил, что лошади готовы. Два копьеносца проводили его че-|рез двор и усадили на коня. Главный конюший подал плеть.

Мамамзе просил передать благодарность царю и Звиаду-спасалару. Он просил также передать католикосу его просьбу — посетить замок Корсатевела и прислать священников, и иконы для эриставства. Всадники проехали крепость Мухнари, и амирчкари повернул коня к северу. Только тогда Мамамзе поверил, что его сопровождают не на тот свет, а в собственное эриставство.

Весна подступала к горам. По берегам Арагвы зацвела алыча. Жаворонки возносили в небо радость обновленной земли.

IV

Апрель был на исходе.

Георгий послал к католикосу Мелхиседеку начальника дворцовых слуг и просил его пожаловать к нему в субботу после вечерни. Католикос удивился, увидев и приемной посланца. Раньше царь лично приходил к нему.

Католикос был недоволен царем, но никому не мог В этом признаться. Георгий не так был предан делам веры и нравственности, как отец его Баграт.

Усердно превозносил Мелхиседек Баграта. Баграт был набожен, и господь ниспослал ему милость свою; нот почему Баграт завоевал Кавказ — от Джикети до Каспийского моря — и объединил столько грузинских земель. Мелхиседек не мог и предположить, что летописец напишет о благочестивом Баграте:

«Баграт Куропалат пригласил кларджетских царей Сумбата и Гургена, сыновей Баграта— Артануджского, племянника отца своего погостить в свой замок Фана-скерти, а потом полонил гостей, разорил их страны, разрушил города, а самих заточил в крепость Тмогви. В этой же крепости гости испустили дух».

Католикос хранил в своей памяти эти события, но то, что он простил мертвому, никогда не простил бы живому своему современнику.

Много месяцев не прекращалась тайная борьба между царем и престарелым католикосом. Когда царь велел ковать мечи и готовиться к войне, Мелхиседек простаивал ночи на молитве. Звиад-спасалар настойчиво требовал ослепить Мамамзе в наказание за измену. Но этого ему было мало. Он хотел сам вести рать на мятежников, чтобы сравнять с землей замки Корсатевела и Кветари.

Между тем католикос уверял Георгия:

— Не велит господь наш поднимать меч, евангелием и святым крестом следует указывать путь истинный отступникам, ибо святое животворящее древо дает живот вечный, и сила его рассеет тьму в их сердцах.

Георгий не очень полагался на животворящее древо, но к советам католикоса он прислушивался, ибо война с Чиабером могла осложнить отношения с Византией. И, кроме того, большие заслуги Мамамзе перед царским престолом, его самоотверженная схватка с медведем и, наконец, весь облик могучего эристава — все это заставило царя отпустить Мамамзе невредимым в горы.

Звиад— спасалар хоть и был верующим, но врагов, сраженных силою креста, не видел ни разу и поэтому настойчиво твердил царю: не будет мира в эриставствах до тех пор, пока живы Мамамзе, Чиабер и Колонке-лидзе.