Дерзкое предложение - [29]

Малак перебрался через борт и до пояса окунулся в бирюзовую воду, а потом протянул к Шоне руки. Она оперлась на них и ступила в воду. Малак повел ее за собой на глубину. Полностью доверившись ему, Шона вслушивалась в его наставления и училась. И ее бедное сердце, которое билось только ради Малака, отринуло от себя все страхи перед напастями и открыло себя для наслаждения.

А потом Малак овладел Шоной. Он взял ее умело и уверенно, и над бирюзовой водой разнеслись ее стоны и крики. Уткнувшись лицом ему в плечо, она шептала его имя, как молитву, которую забыла, как произносить.

Шона никогда никого не любила – не хотела портить себе жизнь этой пыткой. Уж больно много она видела примеров того, как это чувство становилось для людей самой настоящей катастрофой.

Сейчас же, в этом бассейне, вместе с радостью бытия она впускала в себя и любовь к Малаку. Ту самую любовь, на которую она была обречена с самого начала.

После той ночи Шона занялась тем, что раньше игнорировала. Если она что-то и умела делать, так это не унывать, если альтернативы не было. Она поразила учителей своей старательностью. Она носила одежду, подобранную для нее Ядирой, и изо всех сил делала вид, будто ей удобно в этих сложных нарядах из великолепных тканей. Она не знала, как быть королевой, но умела притворяться.

Она и притворялась.

И убеждала себя в том, что все это ради Майлза.

– Мама, ты такая красивая, – однажды вечером сказал он, когда они шли на ужин в личные апартаменты короля.

– Спасибо тебе, малыш, – улыбнулась Шона, осознавая, что еще много дней он будет радостно брать ее за руку и позволять ей обнимать его, что он еще не скоро станет шарахающимся от «телячьих нежностей» подростком.

– Ты более красивая, чем раньше, – с уверенностью четырехлетнего ребенка заявил он.

Майлз просто расцвел во дворце. Шона никогда не видела его таким радостным. Он стал много смеяться и играть, у него постоянно было хорошее настроение. Шона старалась не задумываться над этим, потому что боялась впасть в депрессию. Ведь раньше она думала, что им хорошо в Новом Орлеане. Она думала, что Майлзу там хорошо. Она думала, что у них все отлично получается – и ведь у них получалось, так как Майлз жил лучше, чем она в его возрасте.

Возможно, все это было так. А может, она просто неправильно все оценивала. И сейчас она не могла не замечать тот факт, что здесь Майлз стал лучше спать и есть, да и поведение его улучшилось. Раньше она мучилась угрызениями совести от того, что не проводит с ним достаточно времени, так как ей приходится много работать, чтобы обеспечить их существование. Здесь же они могли целыми днями гулять в саду, если ему так хотелось, или часами смотреть фильмы. Здесь, если Майлз заболевал, ей не надо было ломать голову над тем, как заплатить за квартиру, если из ее жалованья вычтут деньги за дни, проведенные у кровати больного ребенка, или трястись от страха, что ее уволят с работы.

Но счастлив здесь был не только Майлз, но и она сама. Она словно осознала, какой тяжелый груз несла на своих плечах, только после того, как сбросила его. И теперь пыталась понять, как ей вообще удавалось нести этот груз.

– Ты похожа на королеву, – как-то утром сказал Майлз, когда Шона вышла из гардеробной и обнаружила, что мальчик все еще сидит по-турецки на ее кровати, а не убежал куда-то, как бывало обычно.

Слово «королева» Шоне не понравилось. Она сомневалась, что его можно применить к ней. Необходимость притворяться и внешне соответствовать устоям утомляла ее. Глядя на себя в зеркало, она видела совершенно незнакомую женщину. Поэтому первым ее порывом было возразить Майлзу, однако гордое выражение на детском личике заставило ее сдержаться.

– Ты так думаешь? – спросила она.

Майлз энергично закивал.

– Ты королева, а папа король. А я принц.

– Ты наследный принц, – подтвердила Шона.

– Ты должна выйти за папу, – продолжал Майлз. – Без этого ничего не получится.

– Что не получится?

– Как ты не понимаешь, мама, король и королева должны быть женаты, – ответил он, глядя на нее, как на неразумного ребенка. – Все это знают.

– Иногда мамы и папы не женятся, – пояснила Шона, игнорируя Ядиру, которая недовольно зацокала языком. – И в этом ничего страшного нет.

– Может, для тех мам и пап, что не короли и королевы, – сказал Майлз, закатывая глаза. – А ты, мама, королева.

То, что Майлз спокойно воспринимал ее как королеву, очень облегчало жизнь Шоны. А может, жизнь ей облегчало то, что рядом был его отец – требовательный, изобретательный Малак, который никогда не уставал играть с ней в игры, в которых они оба были в выигрыше. Он каждый вечер укладывал ее в свою кровать, и Шона с нетерпением ждала того, чем они там будут заниматься.

Шона показала себя способной ученицей. Причем не только в тех науках, которым по ночам учил ее Малак, но и в арабском. А еще она научилась ступать, как королева. Сидеть, как королева. По-королевски держаться в присутствии мировых лидеров, которые неизбежно найдут дорогу к Малаку и будут пытаться сблизиться с ним через нее.

В общем, впервые за многие годы Шона чувствовала, что живет полной жизнью и купается в любви. Раньше она считала себя невосприимчивой к таким вещам. Для нее любовь была неудачей, а не радостью. Сейчас же она воспринимала мир иначе и видела окружающую действительность в ином, ярком и чистом свете. Поэтому в следующий раз, когда Малак назвал ее своей королевой, она просто кивнула и сказала: