Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи - [6]

Он удержал Петра от жестокой расправы над царевной Софьей – благодаря швейцарцу не казненной, а сосланной в Новодевичий монастырь. Главное же, Лефорт был прежде всего другом Петра. Отношения «слуга – господин» были не для них! Какой «господин» будет плакать, как ребенок, когда «слуга» лишь ненадолго расстается с ним?! А Петр плакал.

Даже чисто внешне этот иноземец обаял Петра: ходил во французском или немецком платье с иголочки, все по последней моде, пальцы украшал кольцами, а шею – ожерельями, был искушен в европейском этикете, говорил на шести языках (на немецком, голландском, французском, английском, латинском и русском – на последнем, правда, писал «по-слободски», то есть латинскими буквами). Говорил, потряхивая кудрями своего длинного, до пояса, пышно завитого парика, который так и называли – «знаменитый лефортовский парик». Неспроста говорили о Лефорте – «герой мод и кутежей». Прибавим к этому веселый нрав, общительность, неиссякаемую энергию в осуществлении любой новации. Словом, душа-человек!

Вот что говорил о Лефорте биограф Георг фон Гельбиг: «Он обладал обширным и очень образованным умом, проницательностью, присутствием духа, невероятной ловкостью в выборе лиц, ему нужных, и не-обыкновенным знанием могущества и слабости главнейших частей российского государства… В основе его характера лежали твердость, непоколебимое мужество и честность. По своему же образу жизни он был человеком распутным…» «Помянутый Лефорт, – вторит ему князь Борис Куракин, – был человек забавный и роскошный или назвать дебошан французский. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе, балы».

Франца не случайно называли также «министром пиров и увеселений». Именно он ввел царя в Немецкую слободу – этот «островок Западной Европы» в тогда еще домостроевской Московии, где бурлила жизнь, господствовали более свободные нравы, царил незнакомый, но такой пленительный европейский быт. Петр нашел здесь полную непринужденность общения, противоположную московитской чопорности. Широкий разгул, пляски, не-обузданное безобразное пьянство иногда продолжались в течение нескольких дней. В этих вакханалиях участвовали и женщины, придавая кутежам особую живость. Вместе с иноземцами в доме Лефорта пировал не только Петр, но и бояре (Борис Голицын, Лев Нарышкин, Петр Шереметев и другие). Царь обращался со всеми запросто, но иногда неосторожно сказанное слово приводило его в бешенство, особенно когда природная горячность Петра усиливалась выпитыми горячительными напитками. В эти минуты все умолкали со страху и только Лефорт (а впоследствии и вторая жена царя Екатерина Алексеевна) мог успокоить и развеселить монарха. Добродушный великан с изысканными манерами и мягким юмором, страстный поклонник слабого пола, Франц был незаменим в веселой компании.

Он познакомил царя с дамским обществом Немецкой слободы и стал его поверенным в сердечных делах; как говорит об этом современник, Лефорт «пришел… в конфиденцию интриг амурных». Это он познакомил Петра со своей бывшей наложницей, дочерью местного виноторговца Иоганна Монса, Анной, роман с которой продолжался у царя более десяти лет. Все эти годы монарх был одержим сильной страстью к своей «Аннушке» – и этим он был обязан своему наставнику. Лефорт, к счастью, не дожил до измены Анны своему августейшему любовнику. Впрочем, к изменам самого Петра он относился легко – кто-кто, а он-то знал, сколь женолюбив и неразборчив в связях был царь. И дело не только в его постоянных шашнях с девками. Достаточно сказать, что одновременно с Анной Монс Петр имел отношения и с ее подругой, Еленой Фадемрех. Не с подачи ли Франца Якоба? Не сам ли Лефорт виновен в любвеобильности, точнее распущенности, Петра? Как сказали о нем, «был он как лист хмеля в темном пиве Петровых страстей». И все-таки в одном Лефорт отличался от самодержца – он не был злопамятным и мстительным в любви. Петр же не прощал измены даже бывшим фавориткам (в том числе и тем, которых оставил). Кстати, именно швейцарец спас постылую жену царя от неминуемой смерти, о чем пишет Георг фон Гельбиг: «Лефорт не допустил, чтобы Петр, обуреваемый юношеской опрометчивостью, дозволил убить ее. Разумные основания, приведенные Лефортом ради укрепления славы Петра против этого намеренья, пустили в сердце этого государя столь глубокие корни, что их не могли вполне уничтожить никакие старания могущественнейших врагов Авдотьи».

Исследовательница Екатерина Рыбас определила Франца Якоба как «старого сутенера из Женевы» (это в 35-то лет! – Л. Б.), который мечтал привить царю вкус к «секс-бизнесу» и завести в России «огромную сеть государственных борделей», над которыми он, Лефорт, был бы полновластным хозяином. Более того, согласно утверждениям того же автора, сама «куртизанка» Анна Монс «вывезена им (Лефортом. – Л. Б.) из женевского борделя» и затем пожертвована Петру. Подтвердить или опровергнуть эти слова затруднительно. Ясно только, что, несмотря на долгую семейную жизнь (жена рожала 11 раз!), Франц Якоб остается «либертеном», как называют его англоязычные энциклопедии. Об отношениях Петра I и Анны Монс мы расскажем позднее. Отметим лишь, что Лефорт использовал все свое влияние и авторитет, чтобы покровительствовать семейству Монс, которому было суждено сыграть столь роковую роль в российской истории.