Держи марку! Делай деньги! - [67]

– Ты снова показываешь семафорщикам дулю, – сказала журналистка.

– Полагаю, это какой-то профессиональный жаргон, – сказал Мокриц. – У меня в помине нет никакой дули, а если бы и была, стал бы я ее показывать. А теперь, прошу меня извинить, у меня тут почта, которую нужно доставить, пока Борис кого-нибудь не съел. Опять.

– Самый последний вопрос! Существенно ли уменьшится размер твоей души, если Отто сделает твою иконографию в момент отъезда?

– Думаю, тут мне возразить нечего, если не будет видно лица, – сказал Мокриц, а господин Помпа подставил ему глиняные руки вместо ступеньки. – Наши жрецы очень строго на это смотрят.

– Ну да, конечно, «жрецы», как же, – сказала госпожа Резник, позаботившись о том, чтобы кавычки дребезжали от сарказма. – Судя по виду этого зверя, другого шанса у нас может не быть. Выглядит как ходячая катастрофа, господин фон Липвиг.

Мокриц взгромоздился на коня, и толпа замерла. Борис лишь переступил с ноги на ногу.

Посмотрим на это так, рассуждал Мокриц. Что мне терять? Жизнь? Меня уже однажды повесили. Я под крылом ангела-хранителя. И произвожу прекрасное впечатление. Почему все покупают марки? Потому что я дал им зрелище…

– Командуй, господин, – сказал один из конюхов и потянул на себя конец веревки. – Когда мы его отпустим, то ждать не станем.

– Секунду, – быстро сказал Мокриц.

В первых рядах толпы он увидел фигуру. На ней было приталенное серое платье, а когда он посмотрел в ее сторону, она нервно выдохнула в небо облако дыма, встретилась с Мокрицем взглядом и пожала плечами.

– Поужинаем сегодня, госпожа Ласска? – прокричал он.

Люди обернулись. По толпе прошел смешок, кто-то захлопал в ладоши. Госпожа Ласска наградила Мокрица взглядом, который вполне мог оставить от него лишь дымящую горстку пепла, но потом коротко кивнула.

Как знать: под ананасом могут оказаться персики…

– Отпускай, ребята! – сказал Мокриц с легкостью на сердце.

Конюхи разбежались по сторонам. Мир еще долю секунды оставался неподвижен, а потом Борис встал на дыбы, выйдя из дремы, и пустился в дикий пляс, цокая задними ногами по мостовой и рассекая копытами воздух.

– Зер гут! Замирай!

Мир вокруг исчез. Борис понес.

Глава седьмая с половиной Во весь опор

Норов коня Бориса – Заброшенная башня – Господин фон Липвиг остывает – Дама с рогаликами – Приглашение принято – Ящик господина Робинсона – Загадочный незнакомец

Гобсон пробовал выставлять Бориса на скачки, и он был бы первоклассным скакуном, если бы не две дурные привычки: еще на старте бросаться на соседнюю лошадь и выпрыгивать за ограждение на первом же повороте. Мокриц прижал фуражку плотнее к затылку, всунул носы ботинок под подпругу и вцепился в поводья, когда Брод-авеню промелькнула перед ним во всю длину сразу, а кареты и люди смазались, проносясь мимо. Глаза Мокрица вдавило в череп.

Впереди по улице ехала повозка, но заставить Бориса обогнуть ее не было никакой возможности. Мощные мускулы напряглись, и наступил долгий, тягучий, немой момент – Борис перемахнул через карету.

Он приземлился, и копыта чиркнули по булыжникам, оставляя за собой дорожку искр, но инерция не дала ему сбавить темп, и конь снова припустил.

Все, кто ошивался вокруг Пупсторонних ворот, бросились врассыпную, а за воротами – до самого горизонта – раскинулись равнины. Что-то этот пейзаж зацепил в сумасшедшем лошадином мозге Бориса. Столько места, плоского и чистого, а небольшие препятствия вроде деревьев можно запросто перескочить.

Борис задействовал дополнительные мускулы и набрал еще скорости, проносясь мимо мелькающих кустов, деревьев, повозок.

Мокриц корил себя за бахвальство, с которым он отказался от седла. Его тело уже ненавидело его каждой своей частью. Но в общем-то Борис – если миновать ананас – оказался не так уж плох. Он поймал ритм и мчал гладким однокопытным аллюром, и его горящие глаза сосредоточенно смотрели в синеву. Его ненависть к миру в данную минуту была перебита чистой радостью простора. Гобсон не соврал: править Борисом было невозможно даже с дубинкой в руках, но зато он двигался в верном направлении – а именно, подальше от конюшни. Борис не хотел целые дни напролет стучать копытами в стену, выбивая из нее кирпичи, и при случае скидывать с себя очередного самодовольного кретина. Он хотел вгрызться в горизонт. Он хотел мчаться.

Мокриц аккуратно снял фуражку и стиснул ее зубами. Он и представить боялся, что будет, если потерять ее. К концу путешествия фуражка обязана была находиться у него на голове. Это было очень важно. Встречают всегда по одежке.

Прямо и чуть левее по курсу стояла башня Гранд Магистрали. Анк-Морпорк и Сто Лат разделяло двадцать миль, и на этом отрезке высились две такие башни. На этот узел приходилась большая часть сообщений со всей сети, охватившей континент. За Сто Латом Магистраль разделялась на вспомогательные ветки, но здесь, яркими вспышками над головой, слова со всего света стекались…

… должны были стекаться. Но заслонки были неподвижны. Подъехав ближе, Мокриц увидел рабочих на верхотуре, у разобранных механизмов деревянной башни. Похоже, весь сегмент вышел из строя.

Ха! Удачи, разини! Сколько времени уйдет на ремонт? Имеет ли смысл предпринять ночную доставку в Псевдополис, например? Надо будет пообщаться с возницами. Они, в конце концов, так и не заплатили Почтамту за кареты. А если клик-башни и починят в срок – что ж, Почтамт хотя бы