Держи марку! Делай деньги! - [212]

– О, об этом я не подумала. Тогда все сходится, конечно, если только изначальные первые не подождут, пока последние подтянутся.

– Это было бы поистине чудом, – сказал Криббинс, глядя, как она запирает за ними дверь. Вечерний воздух казался резким и недружелюбным после тепла газетного архива, и перспектива провести очередную ночь в ночлежке на Обезьяньей улице казалась вдвойне непривлекательной. Сейчас Криббинсу нужно было свое собственное чудо, и что-то ему подсказывало, что оно вырисовывалось прямо на глазах.

– Полагаю, очень непросто тебе найти место для ночлега, – сказала госпожа Хаузер. В темноте он не мог разобрать выражение ее лица.

– О, я верю в лучшее, шештра, – сказал он. – Если Ом не приходит сам, он пошылает… Аагрх! – пружина выскочила! И в такой ответственный момент! Что за наказание!

Но это еще могло сыграть ему на руку, хоть и было мучительно. Госпожа Хаузер надвигалась на него с решимостью женщины, вознамерившейся любой ценой сделать доброе дело. Но как же это было больно! Зубы укусили его за язык.

У него за спиной раздался голос:

– Прошу прощения, я не мог не обратить внимания… Ты, случайно, не господин Криббинс?

Разъяренный болью во рту, Криббинс повернулся к нему с желанием убивать, но госпожа Хаузер сказала:

– Преподобный Криббинс, между прочим.

И его кулаки разжались.

– Эшшйя, – пробормотал он.

На него смотрел бледный юноша в старомодной секретарской форме.

– Меня зовут Досихпор, – произнес он. – И если ты правда Криббинс, я знаю одного небедного человека, который желает с тобой встретиться. Этот день может стать для тебя счастливым.

– В шамом желе? – пробормотал Криббинс. – Ежли этого желовека жовут Кожмо, я хочу вштретиться ш ним. День может штать шчаштливым и для него. Не вежунчики ли мы!

– Признайся, ты, наверное, пережила момент ужаса, – сказал Мокриц, когда они отдыхали в гостиной с мраморными полами. Во всяком случае, Дора Гая отдыхала. Мокриц искал.

– Понятия не имею, о чем ты, – ответила она, когда Мокриц открыл сервант.

– Големы не были созданы, чтобы быть свободными. Они не знают, как справляться… с этим.

– Они научатся. И она бы не навредила собаке, – сказала Дора Гая, наблюдая, как он меряет шагами комнату.

– Но ты усомнилась. Я слышал, как ты с ней разговаривала. «Положи черпак и медленно подними руки», все в таком духе, – сказал Мокриц и открыл один ящик.

– Ты что-то ищешь?

– Ключи от банка. Здесь где-то должна быть связка.

Дора Гая присоединилась к поискам. Либо это, либо спорить о Глэдис. К тому же в апартаментах было полно комодов и ящичков, и в процессе можно было скоротать время до ужина.

– От чего этот ключ? – спросила она всего несколько секунд спустя. Мокриц повернулся к ней. Дора Гая держала в руках серебристый ключ на кольце.

– Нет, должно быть намного больше ключей, – сказал Мокриц. – Где ты вообще его нашла?

Она кивнула на большой стол.

– Я просто прикоснулась здесь сбоку, и… о, а сейчас не сработало…

У Мокрица больше минуты ушло на то, чтобы обнаружить рычажок, которым отпирался маленький ящичек. Закрывшись, он идеально маскировался в древесных прожилках.

– Это, должно быть, для чего-то важного, – сказал он, направляясь к другому столу. – Может, остальные ключи хранились в другом месте. Попробуй его на любом замке. Я здесь только ночую вообще-то. Понятия не имею, что в половине этих ящиков.

Он вернулся к бюро и продолжил копаться в его содержимом, пока не услышал за спиной щелчок и скрип. Дора Гая сказала бесцветным голосом:

– Ты говорил, что сэр Джошуа развлекался здесь с девицами?

– Вроде да. А что?

– Вот это, я понимаю, развлечение.

Мокриц обернулся. Дверца массивного серванта была открыта настежь.

– О нет, – сказал он. – Что все это такое?

– Ты, наверное, шутишь?

– Ну да, конечно. Но оно все такое… черное.

– И кожаное, – добавила Дора Гая. – И не исключено, что резиновое.

Они приблизились к представшему перед ними музею изобретательной эротики. Некоторые вещи, освобожденные из долгого плена, разворачивались, соскальзывали на пол и в отдельных случаях отскакивали от него.

– Это… – Мокриц ткнул пальцем в нечто, отозвавшееся звонким пинг! – точно, резиновое. Вне всяких сомнений.

– А тут все с рюшечками, – сказала Дора Гая. – У него, наверное, кончились идеи.

– Или идеи кончились в природе. Ему вроде было восемьдесят, – сказал Мокриц в тот момент, когда сейсмический сдвиг вынудил очередные нагромождения расползтись и посыпаться вниз.

– Какой молодец, – сказала Дора Гая. – Смотри, здесь еще пара книжных полок, – продолжала она, вглядываясь в темноту в глубине шкафа. – Вот тут, сразу за этим любопытным седлом и плетками. Надо думать, чтение на ночь.

– Не уверен, – сказал Мокриц, сняв с полки обитый кожей томик и открыв его наугад. – Гляди, это же дневник старика. Целые годы дневников. Боги мои, десятилетия!

– Давай опубликуем и заработаем состояние, – предложила Дора Гая и ткнула ногой в груду барахла. – В обложках без рисунков, конечно же.

– Нет, ты не понимаешь. Здесь может быть написано про господина Бента! Какая-то его тайна… – Мокриц провел пальцем по корешкам. – Посмотрим, ему сорок семь, он появился в банке, когда ему было тринадцать, а несколько месяцев спустя кто-то пришел его искать. Старому Шику они не понравились… Ага! – Он снял с полки пару томиков. – Вот что может нам помочь, они примерно той поры…