Державный - [50]

И вот теперь всё перевернулось: хочет Анна родить мальчика, а рождаются девочки. Замуж её выдали счастливо — и по любви, и по большому государственному расчёту. Когда ей было пять лет, рязанский князь Иван Фёдорович передал на соблюдение московскому князю свою дочь и восьмилетнего сына Васю, дабы ему воспитываться на Москве до совершеннолетия. Вася оказался весельчаком и затейником, вся кремлёвская детвора ходила за ним гурьбой, а Анюта тоже влюбилась в юного рязанчика. На третий год его житья на Москве они поклялись друг другу хранить любовь и верность до гроба и просить родителей, чтоб поженили. Особо просить не пришлось. Батюшка с матушкой только рады были поженить Москву с Рязанью. «Вот и пригодилась нам наша Долгожданочка!» — говорил Василий Васильевич. Детей сосватали и обручили, а уже после смерти батюшки, когда полноправным государем Московским сделался братец Иванушка, состоялось венчанье. Васе тогда было шестнадцать, а Ане, — тринадцать. Всё бы хорошо, да к тому времени, продолжая любить юного супруга, Анна вдруг не на шутку увлеклась своим старшим братом. Она стала замечать, что Иван и красивее, и умнее, и величественнее, чем Василий. Уезжая с мужем в Рязань, она испытывала непреодолимую тоску по брату, видеться с которым ей предстояло теперь так редко. По ночам он снился ей, брал за руку, вёл куда-то и, показывая огромные и красивые города, говорил: «Это я для тебя завоевал их, Аннушка». А в жизни то и дело приходилось слышать о растущей славе Ивана. Он запугал Ахмата, так что тот не дерзал более вторгаться в пределы русских княжеств. Он включил Ярославскую землю в состав Московского государства. Он начал нешуточную вражду с Новгородом, стремясь отменить навсегда новгородскую вольность, и все кругом стали поговаривать: «Иван сможет. Иван приберёт к своим рукам и Новгород, и Псков». Ей мечталось поехать на Москву, прижаться к груди брата и почувствовать ту силу, которая от него исходит и которой нет у Василия. Но Иван был счастлив в браке. Сколько было разговоров о том, как он и княгиня Марья Борисовна души друг в друге не чают. И Анне неприятно было думать о том, как она приедет на Москву и будет смотреть на нежные ласки, расточаемые братом любимой своей супруге. И порой даже — страшно подумать! — Анна вдруг начинала искренне желать смерти княгине Марье Борисовне или хотя бы чтоб Тверь пошла войной на Москву.

Когда в Переяславль пришла страшная весть о смерти Марии, Анна так испугалась, что едва не скинула, будучи на третьем месяце. Наконец-то, после трёх лет замужества, она зачала. Наконец-то она перестала находить одни лишь неудовольствия в ночном исполнении супружеского долга и считать, что вполне можно прожить без этого. Впервые за последние три года мечты о брате отошли на задний план, а любовь к Васе зародилась будто заново, не такая, какая была в детстве — беззаботно-удалая, не такая, какая была к брату — туманномечтательная, а настоящая любовь женщины к мужчине, жены к мужу, любовницы к любовнику. И тут, когда уже всё пересохло в мыслях о Москве и Иване, внезапно и жутко исполнилось её пожелание смерти Марии. В страхе о Божьем наказании и в слезах о невыносимой беде, постигшей милого братца, Анна провела несколько чёрных дней, покуда не решила ехать. Муж отпустил её, понимая, что сестра хочет утешить брата в его горе.

В облике объятого горем вдовца Иван не понравился Анне — худой, бледный, утративший огненный блеск в очах. Где тот орлиный взор? Где повадки выслеживающего добычу хищника? Всё это кануло в тот же самый гроб, в который положили безвременно скончавшуюся Марию. Ни у кого не вызывало сомнений, что она была отравлена, но Анну то и дело посещала ужасная мысль — ей вдруг делалось ясно, что она, и никто другой, виновата в смерти Ивановой жены. Надо было покаяться и, быть может, даже рассказать самому Ивану. Митрополит Филипп терпеливо выслушал исповедь, простил грехи и строго приказал ни в коем случае ничего не говорить великому князю. В конце осени Анна родила на Москве первую дочь, а к Рождеству возвратилась с нею в Переяславль.

Мужу она сказала, что Иван стал не тот, что беда подкосила его, что он даже не пошёл с войском воевать Казань и потому русская рать, объединённая с татарами свергнутого Касыма, потерпела поражение. Она всем сердцем отдалась любви к мужу и заботам о дочери, начиная понемногу тешить себя мечтой о грядущем возвышении Рязани и перемещении сюда великокняжеского престола. Но на другой год стали приходить известия о новых успехах Ивана. Его доблестные воеводы, собравшись под Котельничем, вторглись в пределы Казанского ханства и принялись громить повятских черемисов, верных хану Ибрагиму, дошли с победами до Камы и там изрядно пограбили татарских купцов. Сил у Ибрагима для оказания достойного отпора не оказалось. В это время рязанские воеводы сидели тише воды, ниже травы в своих наделах да вели унылую тяжбу с татарами в отношении Украины[41]. Анну вновь стали одолевать неприятные мысли о растущем величии брата Ивана и о безнадёжной скромности мужа Василия.

Забеременев во второй раз, она вновь отпросилась рожать на Москву, где провела весёлую зиму и снова разродилась девочкой. Иван уже не производил впечатления человека, убитого горем. Весёлым он бывал редко, но всё же порой смеялся. А главное, у него появилась женщина, редкостная красавица Елена Михайловна, вдова недавно умершего дьяка Александра Гусева и дочь того самого боярина Михаила Кошкина, который жил в Угличе при ослеплённом Шемякою князе Василии Васильевиче Тёмном. С недавних пор покойного батюшку повсюду стали именовать Тёмным в память о носимой им темне.