Держава (том второй) - [142]

— Ха! — встал в позу купца Калашникова, после победного удара, Зерендорф. — Мы здесь воюем, а не в Питере прохлаждаемся… Вот царь–батюшка и жалует воителей своих.

— Рубанов, и у тебя такие же награды и чин? — с неприличествующей офицеру завистью, поинтересовался Дубасов.

— Никак нет. Я уже полковник.

— Петька-а. Ефимо–о–в, — высунув голову из палатки, заорал Дубасов. — Тащи спирт и фотографический аппарат, — велел подбежавшему денщику. — Стой! И Федьку Кужелева сюда веди.

Потом пили спирт и ожидали восхода солнца, чтоб увековечить себя для вечности.

Вскоре к компании присоединился и Зозулевский.

Потрясённые офицеры 11‑го восточно–сибирского полка узнали от прибывших, что в царской семье 30 июля появился на свет Наследник Цесаревич Алексей Николаевич.

— Об этом мы вчера в Ляояне услышали, — рассказывал Дубасов.

— Пушки палили и водки налили, — срифмовал Кужелев.

В обед прозвучал сигнал трубача, созывающего полк на построение.

Солнце поднялось, ветер разогнал тучи и полк во всей серо–буро–малиновой красе и рыжих сапогах — вакса закончилась, предстал перед приехавшим сообщить благую весть Кашталинским.

Морщась от невзрачного вида солдат и офицеров, тот сообщил перед строем о рождении у царской четы наследника, и распорядился выдать нижним чинам порцию водки, за неимением коей, они получили двойную порцию ханшина.

Недовольных не было.

Представители 145‑го Новочеркасского разумно растворились в зарослях гаоляна, уйдя в разведку.

Вечером они появились, притащив пленённого японца, который, правда, оказался не солдатом, а вездесущим кули.

Со словами «ибена пау–пау», нахватавшиеся от офицеров неприличных выражений солдаты, принимая ужасно воинственные позы, под руководством Петра Ефимова фотографировались на долгую память с японцем, предварительно накачав того ханшином.

— Ну–ка, улий, возьми винтовку и замахнись на меня прикладом, — грозно выставил перед собой боевой костыль унтер–офицер Сидоров, выпятив навстречу злобному врагу георгиевскую грудь.

Но «вражина», употребивший лошадиную дозу зелья, всем сердцем полюбил своих поработителей, и нужной для дела злобы не выказывал.

— Зубы, зубищи скаль, кулище, — настаивал Егоров, обороняясь винтовкой со штыком.

— Ну ты, кулик, чего дремлешь, — протянул японцу дубину Козлов, якобы загораживаясь от удара перебинтованной рукой и целя ногой в промежность супостата.

Правда, от этих упражнений, после ханшина, он не устоял, и грохнулся наземь, ужасно рассмешив грозного кули.

Пока тот скалился, выставив огромные зубищи и опершись на дрыну, с ним успел сфоткаться Дришенко, намахиваясь на врага выпрошенной у Зерендорфа шашкой.

После этого кули отрубился, и Дубасов поднял его за шкирку, дабы отнести в палатку. В другой руке он держал шашку Зерендорфа с красным темляком. Так его и запечатлел для истории денщик Петька Ефимов.

— Кстати, господа, — уже прощаясь, вспомнил Дубасов. — В Ляояне встретил Ольгу, одетую в форму сестры милосердия. Особо поговорить времени не было, но узнал, что она сейчас — в одном из полевых госпиталей Ляояна. А прибыла туда на санитарном поезде, что снарядила на свои средства певица Анастасия Вяльцева. Помните, в Буфе слушали.

— Вяльцева с концертом сюда приехала? — затаили дыхание Рубанов с Зерендорфом, пропустив мимо ушей об Ольге.

— Как шепнула по секрету известная вам сестрица, у певицы здесь ранило жениха, офицера одного из лейб–гвардейских полков. Некоего Бискупского… Не слышали о таком?

И на неопределённое пожатие плечами, продолжил:

— Я тоже. Словом, как всегда и во всём, определённо замешана любовь. Ольга весьма похорошела, и стала намного проще, коли соизволила со мной побеседовать, — распрощался с друзьями. — А по чинам и наградам, я вас непременно догоню, — уже издалека выкрикнул он.

Через несколько дней от полковника Яблочкина узнали, что в конце июля 1‑я Тихоокеанская эскадра — так недавно переименовали Порт—Артурскую, под командой адмирала Витгефта двинулась во Владивосток.

— Где–то в 150 верстах от крепости, её нагнали японские корабли, и завязался практически первый, большой эскадренный бой. Как говорят в штабе дивизии, а они узнали из газет, японские и русские суда сильно пострадали от огня. Адмирал Того хотел было прекратить преследование наших кораблей, как снаряд попал в рубку флагманского броненосца «Цесаревич», и разорвал адмирала Витгефта, — оглядел слушателей. — По выражению Фридриха Второго: «Миром правит Его величество случай»… Началась такая же неразбериха, как и у нас, после смерти генерала Келлера. И эскадра вернулась в Порт—Артур.

— Ну почему нам так не везёт в этой войне? — высказал общее мнение офицеров капитан Зозулевский.

К 10 августа, после активной и не совсем цензурной ругани, Аким сумел вернуть от Егорши крашеные вещи, но одеть их сразу не решился, хотя и прикрепил к кителю орден.

«Шинель бы сполоснуть, — размечтался он, — но я и к зиме её не выручу. А наивный мой батюшка мечтает, чтоб мужики мост оправили… Может, к середине века и сладят…», — развеселился он и, махнув рукой, нарядился в сиреневую рубаху и непонятного серо–сине–зелёного цвета, китель.

С утра 11‑го, когда Рубанов только собрался навестить рощу, на склоне сопки разорвался первый снаряд, и после началось, по выражению Егорши, натуральное светопреставление.