Держава (том второй) - [128]

— Да и как наши охотники что–то разузнают, — взял слово Рубанов, — если нет хороших карт, а из китайского языка мы знаем только: «Ибена, пау–пау».

— Вот поэтому граф Келлер и принял решение провести рекогносцировку боем, — взмахом руки прекратил смех офицеров. — На этот раз ночной бой должен дать не захват неприятельской позиции, а лишь сведения о ней. Сформированы две колонны. Левая, под командой полковника Лечицкого, со вторыми батальонами 10‑го и 24‑го полков, собственно, и проведёт рекогносцировку. Батальон 22‑го полка, под командой подполковника Гарницкого, отвлечёт противника на себя, а мы, на этот раз, останемся в резерве.

В ночь на 21 июня колонны двинулись на перевалы, штыковой атакой сбили японский авангард, но встретив ожесточённое сопротивление, утром отошли к деревне Тхавуан, не достигнув поставленной генерал–лейтенантом Келлером цели, и потеряв 15 офицеров и 430 нижних чинов.

11‑й стрелковый полк участия в бою не принимал, наблюдая за вспышками выстрелов со своего Янзелинского перевала.

Весь день Натали перевязывала раненых. Затем солдаты грузили их на повозки и отправляли в тыл.

— Да-а, видать силё–ё–н японец, — во время обеда рассуждали нижние чины рубановской полуроты.

— Турка били, а вот японца — нет, — как самый старший и опытный, рассуждал Егорша, стоя посередь 1‑го взвода и опираясь на винтовку. — Как меня на войну провожали, на станции рубановские мужики песню горланили: «У японца тонки ножки, на макаке жирны блошки», — развеселил однополчан.

— Седай, чего стоишь, — подвинулся на шинели Дришенко. — Сам знаешь, в ногах правды нет…

— А где она вообще есть? — отставив винтовку, уселся в солдатский кружок. — Вон, женатика нашего, Петьку Егорова расспросите. Не успел дочку родить, как на службу загремел…

Через неделю полковник Яблочкин довёл до сведения офицеров, что граф Келлер весьма не доволен результатами рекогносцировки. Мол, как был слепой — слепым и остался… Теперь решил повторить её большими силами, разделив войска на три колонны. Вчера старших офицеров своей дивизии вызывал генерал–майор Кашталинский, поставленный Келлером во главе операции. Он довёл до нас диспозицию намечающегося дела. Нападём на японцев ночью. Наш 1‑й батальон входит в среднюю колонну. Выступление намечено на вечер 3‑го июля. Кашталинский в успех атаки не верит. Прощаясь с нами, он произнёс: «Кроме бесполезного пролития крови из этого дела ничего не выйдет».

— А вот мы с Зерендорфом думаем, что выйдет, — встал со своего снопа Рубанов, краем глаза заметив, что Зозулевский одобрительно кивает головой. — Кашталинский не боевой генерал, как и Келлер. Десять лет, до 1900 года, когда вышел в отставку, управлял государевым имением Мургаб, заслужив этим в 1899 году чин генерала, — горячился Аким. — И вдруг два года назад определился на службу с назначением командиром бригады, а в этом году стал командующим 3‑й восточно–сибирской стрелковой дивизии, в коей состоит наш полк.

— Так, Рубанов, остынь, — строго произнёс Яблочкин. — Хотя у тебя отец и генерал, это не даёт права обсуждать высших начальников… Чином ещё не дорос.

— Господин полковник, — видя, что Аким растерялся, встал на его защиту Зозулевский, от волнения ещё сильнее окая и даже заикаясь. — Поручик Рубанов не генеральский сынок… А сын генерала! Все офицеры полка так считают. И не его вина, что отец дослужился до чина генерал–лейтенанта, — несколько снизил накал страстей.

Яблочкин, уразумев, что сказал бестактность, и офицеры не на его стороне, встал и извинился:

— Простите, поручик. Но ведь Николай Александрович — ваш однокашник. Тоже закончил 1-ое военное Павловское училище. Так ваша альма–матер тогда называлась, — заставил задуматься Зозулевского, не матерится ли господин полковник. — Хотя бы за это вы обязаны относиться к нему с уважением. И служа в 6‑м Туркестанском линейном батальоне, принял участие в двух походах против туркмен, заслужив орден Святой Анны 3‑й степени с мечами и бантом. Вот когда заработаете такой же, позволю обсуждать генералов, — под улыбки офицеров уселся на своё предводительское место. — О Фёдоре Эдуардовиче Келлере — ни слова, — уже сидя, распорядился он. — Потому как граф закончил Пажеский корпус, — сам того не желая, развеселил подчинённых. — Молодые, энергичные пятидесятичетырёхлетние генералы… Они ещё покажут японцам кузькину мать… Это вам не семидесятилетний папашка Линевич, — прикусил язык, но было поздно.

Офицеры разразились здоровым солдатским хохотом.

«Армия перестаёт уважать своих генералов, — вздохнул полковник, — а возможно, я вскоре им стану…».

Ночью, перед боем, Натали не спала, размышляя о жизни под успокаивающую трескотню цикад. А под утро услышала приятное пение незнакомой птицы: «Вот бы увидеть её», — выглянула из палатки.

Никакой птицы, конечно, не заметила.

«Хоть он мне и безразличен, этот предатель, но я буду молиться за него, — перекрестилась на маленькую иконку, пришпиленную повозочным в углу палатки. — А подруга всю ночь прощалась со своим артиллерийским подпоручиком», — хихикнула она, глянув на не разобранную постель.

Лагерь просыпался.