Держава (том первый) - [29]

Николай был счастлив.

Визит завершился, как принято в приличных государствах, военным парадом.

Одетый в казачий мундир император, наблюдал за прохождением войсковых колонн, в которые входили альпийские стрелки, полки пехоты, кавалерия и самые грозные защитники республики — африканские зуавы.

В конце смотра, дабы поразить высоких гостей, чего–то горланя и размахивая саблями, пронеслась лавина всадников–спагов, одетых в халаты.

«Наверное, сидели кофий пили, а тут неожиданно парад», — размышлял Максим над формой одежды конников.

Чихая, тихонько чертыхаясь и отряхиваясь от пыли, высокие гости покинули поле.

Свадебное путешествие царской четы закончилось в Петербурге.

И тут же своё путешествие из Петербурга в Москву совершил Константин Петрович Победоносцев.

«Господи! Хорошо–то как, — вытянулся он на мягком диване, вслушиваясь в перестук колёс и в позвякивание чайной ложечки в стакане. — И зачем мне этот холодный Петербург… и эта тяжёлая глыба власти… А ведь как к ней рвутся, понимая под властью предмет тщеславных вожделений, награду наглым и хитрым, но не умным, бездонную кормушку для чиновников. На самом деле власть не для себя существует, но ради Бога, и есть служение Отечеству. Власть — это «Божие Тягло», как писал Великий князь Владимир Мономах: «Гордости не имейте в сердце и в уме, — поучал он княжичей, — смертны все, сегодня живы, а завтра в гробу. Всё, что имеем, Ты, Господи, дал. Не наше, но Твоё поручил нам еси на мало дней». — Как хорошо сказано. Вот и Москва», — глядел из окна на вокзальную суету и радовался, что никуда торопиться не надо. В кармане лежал билет в обратную сторону.

Когда он уставал от нескончаемых дел, то отдыхал одним известным ему способом — садился в Московский поезд, и на нём же, даже не выходя из вагона, возвращался в Петербург.

И был в эту осень ещё один путешественник, в отличие от предыдущих, совсем незаметный — Владимир Ульянов, следовавший по этапу из петербургской тюрьмы в ссылку — сибирское село Шушенское.

Жизнь, между тем, шла своим чередом. Соскучившийся по военной службе Рубанов–старший, всей душой отдался воспитанию личного состава вверенной ему дивизии.

Случайно он прочёл запись старшего сына, в которой тот мечтал о карьере извозчика, лишь бы не учить латынь.

«Молодец, сынок. Но не в извозчики, а в кавалеристы может выйти. Главное начать. — Особенно отцу понравилось, так и веявшее Россией — про мать–перемать, в оглоблю, в копыто ети… — Этот гимназистик, глядишь, человеком станет», — активно применял полученные знания в полевых условиях, подготавливая кавалеристов к военному делу.

Служба, разумеется, совмещалась с балами, банкетами, раутами, зваными обедами и ужинами, концертами, балетами и театрами.

____________________________________________

«Завтра сочельник», — разбежался Аким и прокатился по накатанной гимназистами ледяной дорожке, в конце которой, выкатив живот в шинели, башней стоял городовой.

Расставив руки, он хотел поймать мальчишку, но тот ловко проскочил мимо него.

— Что делают, шалопаи! — погрозил пальцем Акиму. — А порядочные люди из–за них.., не договорил блюститель порядка, заржав жеребцом и радостно разглядывая взметнувшего ноги вверх и скользившего на заднице приказчика. — На извозчика что ль денег нема, на своём заде раскатывает, — на секунду замолчал, потрясённый своим чувством юмора, и огласил воздух громоподобным хохотом, временами вытирая ладонью выступившие на глазах слёзы.

Проходившая мимо молодая дама иронично покачала головой, оглянувшись на городового.

Аким, поправив за спиной ранец и подышав на ладони, прикидывал, как бы ему прокатиться в другую сторону, чтоб покрасоваться перед двумя гимназистками из Мариинки, идущими навстречу.

В это время городовой, напустив суровость на круглое, добродушное лицо, сделал стойку, молодцевато бросил руку к виску, и помчался к остановившимся у края тротуара саням, преданно глядя в глаза высаживающегося начальства. Огибая отряхивающегося приказчика, ступил на скользкую дорожку и заплясал гопак, взбрыкивая на одном месте ногами и балансируя для равновесия руками.

Как и давеча Акима, равновесие он тоже не поймал, и с утробным рыком, со всего маху, саданулся широким мужицким задом на то место, с которого поднялся приказчик.

Вылезший из саней начальник, надув щёки и выкатив глаза, с интересом наблюдал за пляской подчинённого, и махнул головой, прищурив левый глаз, в такт с соприкоснувшейся со льдом задницы.

Прежде он хотел отматюкать переломившегося пополам от смеха приказчика, но глянув на барахтавшегося городового, тоже зашёлся от хохота.

«Ну вот, не проскользнёшь», — со вздохом глянул Аким на прошедших мимо гимназисток и медленно побрёл за ними.

Девчонки, что–то весело обсуждая, зашли в булочную Филиппова, обдав Акима хлебным запахом из открывшейся двери.

Глянув сквозь морозное стекло на громадный крендель в два аршина величиной, в окружении связок с баранками, он тоже залетел в магазин, постучав у порога ногами и выглядывая двух подружек.

Для чего они были ему нужны и сам не знал. Заговорить с ним всё равно не посмел бы.

«Раз зашёл, надо чего–то купить», — разглядывал булки с маком, баранки, мелкие сушки, плюшки, сайки, крендельки с изюмом.