Держаться за землю - [52]
— А вся моя жизнь, — откликнулась Лара привычно насмешливым голосом, и жаркая радость плеснулась в Валька: цела! ничего не отбили!..
— Водички возьми вот — умойся! Дойдете одни, бедолаги? А то доведем до Изотовки. В больничку не надо?.. Как знаете…
Валька отпустили, и он обвалился на лавочку к Ларе. Она вытирала лицо намоченным, красным от крови платком, колени в сошкуренных светлых чулках черно кровенели, руки все еще вздрагивали от воинственного возбуждения или, может, от боли, и Валек вдруг огладил ее распатлаченную, сотрясенную голову и немедленно дрогнул от взгляда в упор. Оглядела, как освежевала, и с гадливым испугом схватила его за запястье:
— Это что?! — И Валек увидал свои косточки, сбитые в кровь. — Ты куда бил их? В зубы?! Вот дурак! Думал чем?! — С материнским змеиным шипением, как ругают за драные брюки и сбитые локти-коленки. — Их нельзя бить в лицо! Это ж нарики! Ты разбил, у него кровь пошла — это все!
— Да ладно, — вякнул он, не вырывая руку из ее вцепившихся когтей.
— Что ладно?! Прохладно! Иди теперь кровь сдавай на анализы! — Дурнотно-бледное лицо как будто бы не выражало ничего, кроме боли и злости на эту вот боль, тем более паскудную, что проходила по разряду кумачовской обыденности, и была бы умней — ничего не случилось бы: ни порванных чулок, ни ссаженных коленей, ни придурка Валька, наконец.
— На тебе тоже кровь… чья, еще неизвестно, — хрипнул, чувствуя, как деревянные губы, надтреснув, расползаются в жалкой нахальной улыбке. И смотрел неотрывно, и как будто должны были эти диковинные, только ей одной, Ларе, присущие зерна-глаза дать ростки хоть какого-то чувства к нему.
— На мне кровь — моя. А у тебя СПИД, и, значит, ты умрешь. — В глазах ее столько всего засветилось: насмешка, брезгливость, бесстыдный зазыв, от которого тотчас в животе все скрутило, а сквозь этот сучий зазыв — такая понимающая нежность и жалеющая грусть, словно жила она на свете много дольше всех шахтерских матерей. — У вас, что ли, все такие дебилы в роду, а, Шалимовы? — Петром его ткнула: вот, мол, на кого с таким же бесстыдством смотрела, кого обвила и впустила в себя глубже некуда. — Все у вас не ко времени. Что ты шел-то за мной, как шпион? Шел бы рядом, влюбленный, — мне чуть всю требуху не отбили. Возили вон, как Тузик грелку, — что, не стыдно? Шел за мной — должен был защитить. А, теленок задумчивый?
— Разрешаешь? — осклабился он и со стиснутым сердцем про-ныл: — Лара, надо решать…
— За Украину или за республику? — засмеялась она.
— Да при чем тут?.. Понимаешь же ведь!
— Это будет теперь очень даже при чем, — без улыбки сказала она, на мгновение будто бы провалившись в себя.
— Так решили уже, — уронил он пустое. — От нас не зависит.
— В том и дело, Валек, что решили. Что же ты воевать не пошел? Горсовет штурмовать?
— И без меня желающих достаточно. Уж возьмут как-нибудь.
— Ну а ты, значит, умный?
— Ну а я за тобою пошел. Пошла бы к Горсовету — и я бы туда за тобой.
— Ё-мое! Да! — вглядевшись в Валька, убедилась она.
— Что «да»-то? А ты?
— А я из судьбы своей выбежать никак не могу. Бежала, бежала… сюда, в Кумачов, прибежала. Ну, думала, все: тут точно не будет никто воевать — ну разве что с шахтой, она иногда убивает. Зато в эту шахту никто и не лезет… ну, кроме вас, которые здесь родились. А я из Луганска. У нас в девяностых да и в нулевых такое там было — война. Был друг у меня. Серьезный такой. Машины менял чаще, чем вы тут рубашки. Убили его. Казалось, война уже кончилась, поделили уже все, что можно, а его — раз! и хлопнули. Тут-то я и решила: все, хватит, никаких бизнесменов — только шахтеры. Здоровье есть, ума не надо. Голова, она только мешает. А вы чисто живете. Снаружи грязные, как черти в преисподней, а внутри… Как будто бы чем дольше человек о землю трется, тем больше отмывается. Внутри. Баба чище становится только после того, как родит, от себя свой кусок оторвет, самый новый и чистый, а так по рукам только ходит, пока вся не смылится. Нет, конечно, скоты вы, козлы похотливые, это в шахте не лечится, но ведь зверь все без умысла делает, он иначе не может… — говорила, как будто уже и без связи, а Валек даже не удивлялся, не шарахался уж от таких откровений: это сколько же лет было ей, когда тот сильный друг у нее появился?.. — Ты-то кто? — продолжала она, с каким-то жалостно-брезгливым изумлением и даже некоторым страхом вглядываясь в него. — Ты же ведь не шахтер, ты картины малюешь. Жил-был художник один, краски имел и холсты… Дурачок? Городской сумасшедший? Но ведь тебя по телевизору показывали — видела. Запретили в Донецке картины твои. — Как будто сам факт попадания Валька в телевизор переводил его из дурачков в разряд серьезных. — А может быть, твои картины после смерти будут стоить миллионы. Да только после смерти ничего не надо никому.
— Картины мои — пока подвал в общаге не затопит. Ну, соответствующей субстанцией. Гроз я, гроз. Мужик обыкновенный. Квартиры только нет. — И чуть не добавил: «Зато у тебя вот полдома».
— Так ведь и не будет, Валек. — И начала его не то всерьез, не то с упрятанной издевкой поучать: — Талант есть — надо двигаться, цепляться, пробиваться. Тебя запретили, а ты заяви, что тебя зажимают. Как этих… Пусси Райот. Такое говно на поверхность всплывает, а ты свой талант в буквальном смысле в землю зарываешь.
Гражданская война. Двадцатый год. Лавины всадников и лошадей в заснеженных донских степях — и юный чекист-одиночка, «романтик революции», который гонится за перекати-полем человеческих судеб, где невозможно отличить красных от белых, героев от чудовищ, жертв от палачей и даже будто бы живых от мертвых. Новый роман Сергея Самсонова — реанимированный «истерн», написанный на пределе исторической достоверности, масштабный эпос о корнях насилия и зла в русском характере и человеческой природе, о разрушительности власти и спасении в любви, об утопической мечте и крови, которой за нее приходится платить.
Сверходаренный центрфорвард из России Семен Шувалов живет в чудесном мире иррациональной, божественной игры: ее гармония, причудливая логика целиком захватили его. В изнуряющей гонке за исполнительским совершенством он обнаруживает, что стал жертвой грандиозного заговора, цель которого — сделать самых дорогостоящих игроков планеты абсолютно непобедимыми.
Великая Отечественная. Красные соколы и матерые асы люфтваффе каждодневно решают, кто будет господствовать в воздухе – и ходить по земле. Счет взаимных потерь идет на тысячи подбитых самолетов и убитых пилотов. Но у Григория Зворыгина и Германа Борха – свой счет. Свое противоборство. Своя цена господства, жизни и свободы. И одна на двоих «красота боевого полета».
Новый роман Сергея Самсонова «Проводник электричества» — это настоящая большая литература, уникальная по охвату исторического материала и психологической глубине книга, в которой автор великолепным языком описал период русской истории более чем в полвека. Со времен Второй мировой войны по сегодняшний день. Герои романа — опер Анатолий Нагульнов по прозвищу Железяка, наводящий ужас не только на бандитов Москвы, но и на своих коллег; гениальный композитор Эдисон Камлаев, пишущий музыку для Голливуда; юный врач, племянник Камлаева — Иван, вернувшийся из-за границы на родину в Россию, как князь Мышкин, и столкнувшийся с этой огромной и безжалостной страной во всем беспредельном размахе ее гражданской дикости.Эти трое, поначалу даже незнакомые друг с другом, встретятся и пройдут путь от ненависти до дружбы.А контрапунктом роману служит судьба предка Камлаевых — выдающегося хирурга Варлама Камлаева, во время Второй мировой спасшего жизни сотням людей.Несколько лет назад роман Сергея Самсонова «Аномалия Камлаева» входил в шорт-лист премии «Национальный бестселлер» и вызвал в прессе лавину публикаций о возрождении настоящего русского романа.
…один — царь и бог металлургического города, способного 23 раза опоясать стальным прокатом Землю по экватору. Другой — потомственный рабочий, живущий в подножии огненной домны высотой со статую Свободы. Один решает участи ста тысяч сталеваров, другой обреченно бунтует против железной предопределенности судьбы. Хозяин и раб. Первая строчка в русском «Форбс» и «серый ватник на обочине». Кто мог знать, что они завтра будут дышать одним воздухом.
Новый роман Сергея Самсонова — автора нашумевшей «Аномалии Камлаева» — это настоящая классика. Великолепный стиль и чувство ритма, причудливо закрученный сюжет с неожиданной развязкой и опыт, будто автору посчастливилось прожить сразу несколько жизней. …Кошмарный взрыв в московском коммерческом центре уносит жизни сотен людей. Пропадает без вести жена известного пластического хирурга. Оказывается, что у нее была своя тайная и очень сложная судьба, несколько человек, даже не слышавших никогда друг о друге, отныне крепко связаны.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.