Дерзай, дщерь! - [50]
Кому-то лестно воображать себя Стенькой Разиным, лихо бросающим персидскую княжну в надлежащую волну на виду у таких же сорвиголов, настоящихмужиков, но это всего лишь такая игра в супермена, ничего страшного. На самом деле мужчина склонен к зависимости от женщины, в том смысле что всегда ждет поощрения от нее, по детской привычке желая услышать: «молодец! мама любит тебя!». Он верит в свою успешность только когда какая-нибудь женщина нахваливает его. «Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают» – таким рецептом покорения сердец делилась неотразимая Лиля Брик. Дай Бог, чтоб нам хватало душевной щедрости и благородства мириться с его превосходством; что страшного в том, чтобы умалиться, признав действительное преимущество мужчин в силе, целеустремленности, объективности.
Авторство, первенство – суета и дым; в конечной инстанции важен результат, вкупе с чистотой намерений. Вон пушкинская Татьяна: ведь всё дышит и живет ею, в ней высота и глубина, в ней основательность, в ней надежда; и что из того, что роман называется «Евгений Онегин»! Орфей без Эвридики, да разве он один, строки не мог родить; нуждалась ли она подкрепить этот факт самоличной росписью на пергаменте? Платон в «Пире» противопоставляет Орфею некую Алкестиду: она решилась умереть за своего мужа, и боги, восхитившись таким поступком, отпустили ее из Аида, в то время как малодушный Орфей просочился туда живым, убоявшись принять смерть из-за любви.
В русских народных сказках женскому началу принадлежит центральная руководящая роль: мудрость олицетворяется вещей старухой (бабой-ягой, бабушкой-задворенкой), обладающей властью над зверями, птицами, рыбами и гадами морскими, или столь же всевластной вещей невестой, красной девицей, Ненаглядной Красотой, прилетающей из дальних стран птицей, уточкой, голубицей; герой же, Иванушка-дурачок или Иван Царевич, объявляется суженым. Наученныйпохитить ее крылья [178]; он, известно, выходит в победители, но только потому, что всю мыслительно-организационную часть, разумеется тайно, берет на себя Василиса (Елена) Премудрая (Прекрасная).
Так сознаем ли мы, к чему призваны? Нам предстоит, независимо от семейного и социального положения, осуществить в совершенной полноте божественный дар материнства, жалея, воспитывая, баюкая, вразумляя и терпеливо доводя до Отчего дома всех детей Божиих, ближних и дальних, всех, кого Промысл втягивает в орбиту нашего бытия, и тем самым служа долгу перед Богом, перед собственной личностью, перед отечеством, перед человечеством наконец. Столь ответственная роль предполагает необходимую власть в своей семье или там, где ты поставлена; требует вдумчивости, сосредоточенности, собранности. Будем дорожить господством на том пространстве, которым обладаем: дома, на работе, в качестве сестры, жены, матери вынянчивая в братьях, мужьях и сыновьях высокие стремленья, правильность и спасительность которых испытана всей историей человеческого рода.
Но как же похищенные крылья, сказочный символ нашей свободы, таланта, творческого полета? Очевидно, с ними приходится поступать, как поступали испокон веку: приносить в жертву. Императив этот трудно воспринимается в наши дни, когда даже невинный младенец, только начинающий познавать мир, избирает из океана звуков для первого лепета не какие-нибудь иные слова, а «мне», «моё», «дай». Впрочем, и веком раньше одна матушка, жена священника, в беседе с духовником трепыхалась: «Жить для других?! Но почему?». «Потому, детынька, – кротко отвечал он, а это был преподобный Алексий Зосимовский, – что только так ты найдешь покой». Покой на языке святых означает довольство совести, когда в исполнении Божьего закона обретаешь твердую почву под ногами, ясный смысл бытия и наслаждение жить правильно.
Женственность рифмуется с жертвенностью; ей свойственно отдавать все силы объекту любви; если бы не сдерживающее присутствие женщины, мир давно бы погиб под собственными ударами, даже обладай мужчина способностью вынашивать детей, как сегодня уже предлагают некоторые генные инженеры [179]. Сожалеть ли о похищенных крыльях? Да ладно; быть может, в вечности, по свершении земного пути Господь их возвратит, у Него ничего не пропадает.
Дж. Мильтон в «Потерянном рае» излагает любопытную версию одного из событий при создании мира. Когда только что сотворенная Ева, пробудившись к жизни, направлялась к Адаму, на пути ей встретилось тихое озеро; склонившись над его зеркальной гладью, она увидела прекрасное отражение и, в восхищении от собственного облика, не могла, не хотела оторваться, пока не отрезвил ее голос Бога:
То есть человеческий род начался с некоторого жертвоприношения; Еве пришлось выбирать: жить ради себя, любуясь собой и наслаждаясь идеальной гармонией – или пойти за «Вождем незримым» и стать матерью человечества. Заметим кстати, встретив Адама, мильтоновская Ева отпрянула в первый момент, ибо он, при всей привлекательности, не мог сравниться в нежности и совершенстве с отражением на поверхности воды.
