Дерзай, дщерь! - [16]

Иным свойственно видеть причины своей слабости и неудачливости только вовне, объяснять тесноту душевного плена происками темных сил: сглазом, иголками, рассыпанными у порога, проклятием, насланным от нехорошего человека, и лихорадочно искать «сильного» священника, юродивого, старца, «бабушку», любого, кто «снимет порчу» и наладит несчастную нашу жизнь. Ничего подобного не случается никогда, и чем раньше избавиться от вредных иллюзий, тем лучше.

В Церковь! Только она обещает утешение измученной душе, только Христу по плечу наше спасение, а совершает Он его в Таинствах церковных, т. е. таинственно, невидимо, но весьма ощутимо. Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец. В Церковь! Не оглядываясь «на красные башни родного Содома [99]», сразу и навсегда!

Поначалу служба очень трудна, что объясняется прежде всего непривычкой, но также и активными усилиями врага нашего спасения, выталкивающего нас из враждебного ему места. «Ой, казалось, с меня кожу живьем сдирают, – вспоминает Г., – ну, думаю, сегодня уж ладно, как-нибудь вытерплю, коли пришла, а больше сюда ни ногой. Потом, церковнославянский; спрашиваю священника: почему непонятно-то, перевести бы! А он устало отвечает: неужели ради Бога не одолеть церковнославянский? И правда ведь, слух начал улавливать какие-то повторы, ритм какой-то, уже интереснее. Часослов конспектировала и следила по тетрадке…».

А главное, конечно, понимать смысл. В нашем языке отразилось, увы, распространенное, так сказать, народное представление, будто «молиться» означает всего-навсего почаще осенять себя крестным знамением и кланяться, а службу надо «отстоять», ну еще записки подать, за здравие-за упокой, свечки поставить за упокой-за здравие.

Нашей эмоциональной природе свойственно сводить присутствие в храме к приятным ощущениям и сладостным переживаниям, возбуждаемым приятным пением и торжественными церемониями. Но богослужение, в особенности литургия, есть нечто гораздо большее, это встреча с Истиной, исповедание Боговоплощения и общение с Господом Иисусом Христом, восполняющим Своею благодатью наше присное несовершенство и подающим силы жить соответственно Его заповедям.

Молиться в храме означает прежде всего внимательно слушать, что читают и поют. Но как бы далеко от идеала мы ни пребывали: читают невнятно, поют и того хуже, болит голова, слипаются глаза, нужно добыть до конца, не уходить; в крайнем случае можно вообразить, что терпишь маленькое мученичество. Постепенно откроется дивная красота, высочайшая премудрость, неописуемая роскошь нашего богослужения, незримо воспитывающего (от «питать», кормить) и душу, и сердце, и ум.

Не стоит ожидать ангелов с неба, которые сделают всё за нас и на ручках понесут к райскому блаженству. Процесс перерождения долог и болезнен, впереди серьезная работа, новая жизнь, основанная на самодисциплине и честности. Православные любят подписывать к своему имени буквы р. Б., раба Божия; но сие именование подобно высокому титулу, его надо заслужить, надо дорасти до абсолютного доверия Творцу, до такой веры, которая, как говорили святые, не поколеблется даже если небеса упадут на землю.

Придется преодолеть великое множество препятствий; если свести их воедино, получится одно, ну пусть два: страх за тело и лень. Когда приходится выбирать, мы ищем дорожки полегче, не желая рисковать покоем, сытостью, комфортом. Вот М. в тяжелую минуту, после смерти мамы, бросилась в храм, молилась, постилась, исповедовалась; но однажды случайно увидела того, кто ей нравился, с другой, и вера кончилась: обиделась на Бога, не защитившего ее на самом, по ее мнению, главном фронте.

Обычное дело: доброе приемлем, неудача же становится поводом к Его отрицанию. Избитый метод атеистов: обвинять Бога в том, что страдают невинные, болеют и умирают дети. Но в таком случае, согласно элементарной логике, следовало бы непрестанно благодарить Его, что остальные дети, большинство, здоровы и благополучны. Быть может, ветхая натура просто ищет предлог возвратиться; двух месяцев хождения в церковь М. хватило для осознания суровой перспективы: придется разрушить шаблон сиюминутного, бездумного бытия, с серой, но обжитой повседневностью, отвязанными друзьями, прикольными вечеринками, приятными привычками, словом, сломать не очень-то веселую, но свою, устоявшуюся жизнь.

Нам нравится крутиться как белка в колесе, мы легко привыкаем к чему угодно, терпим однообразие быта, приспосабливаемся к рабству, но в глубине души каждая женщина ощущает тревогу, тоскует по чему-то, чему не знает названия, плачет, иногда подумывает о самоубийстве, но на самом-то деле хочет вырваться, выйти из круга повседневности и почувствовать себя живой. Тянет в храм, она заходит туда по пути в магазин, ставит свечки, слышит зов иного мира, но… ведь столько неотложных дел, хлопот полон рот, работа, дом; потребности души откладываются на потом, оттесняются на задворки.

Вот почему много званых, но мало избранных: Господь зовет всех, но внимают Его зову не многие: не желают, по выражению преподобного Макария Великого, «приневоливать и нудить себя». В., например, «почти всё» понимает, и согласна с христианством «почти во всём», только в Церкви нельзя курить, тем более «травку», через день напиваться, носить брюки, флиртовать направо и налево и продолжать незаконное сожительство.