Деревянные пятачки - [57]

— У вас есть вопросы к свидетельнице? — спросила судья у Авилова.

Авилов долгим, печальным взглядом посмотрел на жену и не судье, а ей сказал:

— Нету меня вопросов.

— Садитесь, — сказала судья.

Но Авилов продолжал стоять, вглядываясь в лицо жены. За то время, что он просидел в тюрьме, она два раза навещала его, но то ли сумрачен там был свет, то ли ему было только до себя, но он не замечал той перемены, которая так резко бросилась ему в глаза сейчас. Перед ним стояла не та Катя, какую он привык видеть каждый день, с большими, ясными глазами и веселым ртом, — старуха стояла перед ним, с опущенными углами губ, с тусклым взглядом, и даже брови вразлет были вытянуты в одну ломаную черту. Авилов прерывисто вздохнул и отвернулся.

— Попросите свидетеля Зимина, — сказала судья.

Милиционер с готовностью бодро вскочил, прошагал к дверям и молодцевато крикнул:

— Зимин!

Вошел Сергуня. Он бросил настороженный взгляд на мать, на отчима, но ничего не уловил для себя и встревоженно поглядел на судью.

— Вы должны говорить только правду, — сказала ему судья. — За ложные показания будете привлечены к уголовной ответственности. Идите, распишитесь, что будете говорить только правду!

Секретарь суда деловито придвинула на край стола лист бумаги, и Сергуня нерешительно расписался. Нерешительно потому, что боялся говорить правду. Не скажи он тогда отчиму тех обидных слов, ничего бы и не было — ни пожара, ни суда. Так что вина его есть. А коли есть, то кто знает, как может обернуться суд. И не получится ли так, что и он вместе с отчимом окажется на скамье подсудимых? Поэтому, когда судья попросила его рассказать, из-за чего произошла у него с отчимом ссора, Сергуня, прежде чем произнести слово, так его обдумывал, так медлил, что судья не раз как бы подталкивала его, заставляя все рассказать, что он знал.

— Мотоцикл не дал он мне, а я хотел бабушку проведать, — сказал он и замолчал.

— Ну не дал, что же дальше?

— Я обозвал его жадным.

— Ну, ну, дальше... Обозвал жадным. Дальше что?

— Он стал ломать мотоцикл. — И опять замолчал.

— Зачем же он стал ломать?

— Не знаю...

— Ну, а что дальше?

— А потом он убежал в дом и поджег его...

— Зачем же он поджег?

— Не знаю...

— Ну, как же так — ни с того ни с сего взял да сжег дом. Наверно, какая-нибудь причина была?

— Не знаю...

— Ну, что ж, не знаешь так не знаешь... У сторон вопросы будут?

— Да, — сказала защитник. — Скажите, свидетель, вы говорили отчиму о том, что он жадный, когда он не дал вам мотоциклет?

— Сказал, — не сразу ответил Сергуня, хотя отлично помнил, что говорил, и сознался только потому, что надо было говорить правду.

— Так разве вам не понятно, что вы обидели его, заподозрив в жадности? Он жалел что-нибудь для вас? Были такие случаи?

— Нет...

— Скажите, говорили вы отчиму о том, что он живет в чужом доме, что камни в этом доме и те для него чужие?

Сергуня встревоженно посмотрел на мать, но мать сидела опустив голову, посмотрел на отчима, но тот не обернулся, поглядел на судью и увидел пристально смотрящие, ждущие от него ответа глаза.

— Не помню, может, вгорячах и сказал...

— Было так, что вы ударили отчима по голове? — сурово спросила защитник.

— Это нечаянно я! — выкрикнул Сергуня. — Хотел у него выбить головешку!

— Вы замечали разницу в отношении к вам и к своим детям со стороны отчима?

— Нет... Нет.

— Значит, он хорошо к вам относился?

— Да...

— У меня больше вопросов нет, — сказала защитник, и от этих ее слов, что «больше вопросов нет», Сергуня встревожился, чувствуя, что в своих ответах допустил ошибку, в чем-то проговорился и что это может худо отозваться на нем. Но это длилось недолго, до той минуты, когда его стала спрашивать прокурор. Тут с каждым ответом он все больше успокаивался и под конец уже ободрился совсем.

— Скажите, свидетель, когда вы пытались выбить головешку из рук отчима, вы видели у него банку с керосином?

— В тот раз не видел, а когда прибежал с соседкой Петровой, то у отчима была банка.

Авилов, до этого сидевший понуро, быстро обернулся на Сергуню, но тут прокурор обратилась к нему:

— Скажите, подсудимый, вы настаиваете на том, что не было банки?

— Не было, — с отчаянием в голосе ответил Авилов.

— Свидетель, вы утверждаете, что именно банка была в руках отчима? Не ковш? Не чайник? Не ведро? А банка?

— Банка, — ответил Сергуня, испытывая сложное состояние и облегчения и какой-то нравственной грязи, понимая, что ухудшает положение отчима и одновременно как бы защищает себя. И вздрогнул, услыхав голос старика Моркова.

— Во как валит батьку-то! — громко сказал Морков.

Судья предупреждающе постучала карандашом по столу. Милиционер строго сдвинул брови. Но Морков, этот вездесущий старик, без которого не обходилось ни одно дело в деревне, снова принял такой вид, будто он тут и ни при чем. Но слова его услышали сидевшие рядом и стали осуждать Сергуню.

— Чего ему надо валить-то? Легче, что ли, без батьки будет? — возмущенно сказала Степанида, рыхлая старуха, и сурово посмотрела на Сергуню.

— Если банки не было — один разговор, — не удержался опять Морков, — а если была — совсем другой. А так мало ль, от искры могло...