Деревянные космолеты - [14]

Дальний Мир находился раза в два дальше от солнца, чем пара Мир – Верхний Мир. «Еще не одно столетие пройдет, пока небесные корабли Верхнего Мира смогут преодолеть такое расстояние, – говорил Влодерн Драмме, передавая сыну свой природный цинизм. – Так что первосвященники придумали неплохо. Теперь им долго не придется беспокоиться о куске хлеба…»

Как выяснилось, он заблуждался. Пестуя новорожденное общество Верхнего Мира, король Чаккел – давний враг Церкви – позаботился о том, чтобы свести государственную религию под корень. Уничтожив духовенство как профессию, он, довольный собой, занялся другими делами, не обращая внимания, что брешь, которую его указы пробили в идеологии, поспешили заполнить проповедники новой формации. Типичным их представителем был Джоп Тринчил. В религию он подался уже в матером возрасте – сорока лет. Он добровольно участвовал в межпланетном перелете, не особо сокрушаясь по поводу осквернения Горнего Пути. Его жизнь на Верхнем Мире большей частью свелась к упорному труду на крошечном участке в районе Ро-Амасса. К шестидесяти годам Тринчил распростился с иллюзиями, свойственными каждому нормальному фермеру, живущему своим горбом, и возжелал стать мирским проповедником. Неграмотный, неряшливый в речах и манерах, склонный к насилию… При всех этих изъянах он обладал суровой внутренней силой – природным задатком лидера – и вскоре обзавелся маленьким приходом, чьи пожертвования оказались приятным довеском к плодам физического труда. В конце концов в голову ему втемяшилась идея увести своих сподвижников в неосвоенные дебри Верхнего Мира, где они смогут отправлять свои обряды без оглядки на посторонних, особенно на проклятых чиновных хлопотунов, с которых вполне станется накапать в префектуру Ро-Амасса о темных делишках Тринчила.

Он как раз собирал караван, когда повстречал Бартана Драмме, который вполне сносно, хоть и нерегулярно, зарабатывал на жизнь, торгуя дешевой бижутерией собственного изготовления. Обычно его коммерческие предпочтения увязывались со здравым смыслом, но в ту пору он ненадолго потерял голову, увлекшись красотой новооткрытых мягких металлов – золота и серебра, и в итоге остался с носом и кучей безделушек, которые напрочь отказывались покупать на любом приличном рынке, где царило консервативное предпочтение традиционных материалов, таких, как стекло, керамика, мыльный камень и бракка. Упрямо не желая опускать руки, он стал путешествовать по сельским общинам Ро-Амасса в поисках менее разборчивых покупателей – и повстречал Сондевиру. Ее рыжие волосы околдовали его пуще золота, и в считанные минуты он безнадежно влюбился. Бартан мечтал взять ее в постоянные жены и увезти в город, и она благосклонно ответила на его ухаживания, явно обрадованная перспективой выйти замуж за парня, который внешностью и манерами заметно отличался от молодых фермеров. Тем не менее планы Бартана наткнулись на два существенных препятствия. Во-первых, девичью тягу к новизне вскоре пересилило нежелание менять образ жизни («Только на ферме, и больше нигде», – упрямо твердила Сондевира). А во-вторых, он и сам вдруг открыл в себе потаенную любовь к сельскому хозяйству и пришел к мысли, что обрабатывать собственный клочок земли – не так уж и плохо. «Быть посему», – решил он в конце концов, но очень скоро убедился, что сделаться фермером не так-то просто. Они с Джопом Тринчилом мгновенно прониклись обоюдной неприязнью. Не было нужды в столкновении интересов, даже в пустяковой перебранке, – взаимное отвращение родилось в первую же секунду знакомства и молниеносно пустило глубокие корни. Тринчил сразу записал Бартана в юродивые, – ну, какой из этого городского придурка муж и отец? А Бартан раскусил – сам, без всякой подсказки, – что святости в Тринчиле ни на грош, и религия для него – только способ набить мошну.

Однако племянницу Тринчил любил искренне, этого Бартан не мог не признать. И свадьбе старик не препятствовал, хоть и не упускал малейшего случая подчеркнуть Бартановы недостатки. Так было вплоть до сегодняшнего дня, и теперь Бартан осознавал, что его будущее висит на волоске. Не лучшим образом влияли на его настроение и мысли о том, как Сондевира вела себя на импровизированном собрании. Создавалось впечатление, что ее любовь дала трещину и она готова порвать с Бартаном, если его последнее обещание окажется пустой болтовней.

Малоприятные эти раздумья заставили Бартана прикипеть взглядом к излому на ровном краю болотистой низины. На сей раз, находясь гораздо ближе, он убедился, что там болото действительно уходит в глубину хребта. А если так, то память, возможно, его все-таки не обманывает. Старательно убеждая себя в этом, он скормил шару несколько порций маглайна, и корабль стал медленно набирать высоту, чтобы перелететь через холмы. Черные зубцы скал внизу, торчащие из бледной поверхности болота, съежились, превращаясь в огарки черных свеч.

Вскоре лодка плавно понеслась над едва различимым краем болота. Бартан убедился, что узкий палец топи тянется прямо на запад мили на две. С растущей уверенностью и волнением он вел корабль вдоль старого речного русла. Когда под лодкой показались травянистые контуры, он заметил небольшие стада животных, похожих на оленей, – заслышав рев сопла, они разбегались в стороны, и вздрагивающие белые огузки выдавали их страх. С деревьев то и дело слетали потревоженные птицы, как сорванные ветром пучки цветочных лепестков.