Дерево с глубокими корнями: корейская литература - [4]

— Ничего ты мне не испортила.

— Не хотела, чтобы наша встреча прошла так… — Внезапно погружаясь в печаль, она продолжает: — Неужели что-то изменилось? Что, скажите бога ради, изменилось с тех пор?

— Много времени потрачено впустую. Слишком много, — отвечает мужчина, едва шевеля губами.

— Считаете, впустую? Ведь мы наполняли то время смыслом!

— Пустячным смыслом.

— Сама жизнь — пустяк.

— И все-таки мы не имеем права напрочь отказывать ей в смысле.

Женщина некоторое время молчит. Тем временем иссиня-черное небо опускается, а невысокая ограда окружает парк трупной рыжиной. Вдруг сквозь ограду влетает пара пернатых и, сделав круг над головами мужчины и женщины, прорывается вверх через темное небо и исчезает. В бесконечности.

— Ну так в чем смысл жизни? — вздохнув, спрашивает она в надежде, что он обратит на нее отрешенный взгляд, которым провожает птиц. — Быть порядочными?

— Быть свободными. То есть самодостаточными, — это звучит слишком высокопарно. Решительно, но нерадостно мужчина поправляет себя: — Или быть привязанными… Опустошать себя, чтобы наполняться чужим.

— А свободного человека нельзя наполнить?

— Гроб его можно наполнить!

— Даже построив для него новый мир? Или хотя бы разрушив несовершенный старый?

— Ну… великие исхитряются, восставая из гробов, украшать собственные могилы. Чтобы заманивать в землю новые гробы.

Был полный штиль, но лохмотья, свисавшие с плеч мужчины, вдруг развалились на куски и осыпались хлопьями снега. Оголились тонкие ключицы, и показался синяк на месте ребра, которое, как говорят, в незапамятные времена досталось женщине.

— Так что же будет, если мы опустошим себя и наполнимся чужим?

Этим условным предложением она со вздохом заменила фразу «Ничего не поделаешь!»

— Будем жить долго и счастливо.

— И все?

— Достойно состаримся. Права на одиночество никто не отменял, а если от нас будет слишком много шума, мир потерпит, но… — пепельно-серый лоб мужчины покрылся паутиной фиолетовых морщин. Его голос звучит низко и тоскливо, как стон раненого зверя из глубины галереи гротов. — Но жизнь станет скучной и утомительной. Обернется бременем, от которого будешь мечтать избавиться.

Мужчина явно удручен. И женщина, выслушав его, предсказуемо, но как-то вдруг становится бесконечно печальной. Черная тень пролегла под ее носом, покрытым кракелюрами и будто готовым в любой момент развалиться на части, а сквозь зрачки, словно сквозь распахнутые окна, видно, как от печали дрожат все девять миллиардов нейронов ее мозга.

Всаживая еще глубже в землю продолжающую расти правую ногу, мужчина отворачивается от женщины и осматривается по сторонам. Красные мальчики, принесенные недавним порывом ветра, бросают на их скамейку пригоршню скабрезных взглядов и улетают, а девушки, вроде бы бесследно исчезнувшие с опавшими листьями, возвращаются на лужайку белыми голубками. Прах ушедших в мир иной катается ледышками по малому кругу.

Мужчина поворачивается обратно и видит, как свет печали, струящийся из тела женщины, постепенно окутывает ее с ног до головы тонкой пеленой. Смущенный неожиданно привлекательным видом подруги, он переводит взгляд на стену ограды. А из мертвой рыжей стены вдруг вырастают розовые женские ноги. В них на скаку заплетается гнедой конь и, обернувшись Пегасом, взмывает к Сириусу. Словно благословляя мужчину и женщину, на стене, прикрывая мрачную рыжину, тут и там распускаются золотистые анютины глазки.

Мужчина чувствует жар ниже пояса. Раскаленная добела головка его фаллоса прожигает поношенные штаны и высовывается наружу. Основание еще красное, но скоро жар доберется и туда. Мужчина не был готов к такому повороту событий — пытаясь скрыть смущение, он вскакивает со скамейки. Старается сохранять спокойствие, но его голос дрожит от возбуждения:

— Мы и господа, и рабы.

Женщина все еще окутана голубой пеленой печали, но за этой печалью, похоже, с самого начала скрывался расчет. Она быстро сбрасывает с себя соблазнительный покров, ничего не имея против перемен, произошедших с мужчиной:

— Да уж. Нас выбирают, но и мы выбираем.

— Наше дело наполнять чем-то жизнь и готовиться к смерти.

— На этой земле мы сами себе Высший суд.

С этими словами она встает. Из искры жизни, которая помогла ей подняться, в пустых глазах женщины возгорается провокационное пламя. Мужчина подозревает, что пелена на самом деле была сетью, однако не похоже, что он недоволен.

— Пошли! Уйдем отсюда! — восклицает она.

— Что ж, пошли. Какое-то тут мрачное место.

— Мы не должны изменять себе. Вперед, к свободе!

— Правильно! Нужно иметь смелость отвечать за собственный выбор.

— И не страшно, если в итоге мы наполним лишь гробы.

— Может, мы розами выплеснемся из них на свои могилы.

— Увековечим память тех, кто угодил в собственные сети.

Выступив вперед, женщина прошептала это так вдохновенно, что могла бы быть обвинена в неумеренности. Мужчина выдергивает из земли глубоко увязшую конечность и с радостью следует за подругой. Из-под ног мужчины и женщины выскакивает пара милых кабарожек и, перемахнув в брачных играх через их головы, скрывается в пышных кустах неподалеку.

Мужчина и женщина молча покидают заброшенный парк, куда уже пришла зима. Висящие на перилах у выхода фуражка и униформа подобострастно качаются от поднятого ими ветра. Улицы пустынны, и только стаи мышей перебегают между остовами зданий. На покосившемся церковном шпиле висит, как белье на просушке, пьяный поэт и распевает песню: «На кого же ты нас, Господи, покинул, теперь мы сами создаем себе богов…»