Дерево даёт плоды - [82]
Машина, гремевшая моим голосом, остановилась, стрельба утихла, кто‑то оборвал мою речь, из репродуктора послышались ругательства и треск, громкий, как выстрелы. Я замолчал, там замолчал.
— Выходи по одному и без фокусов! А то подожжем хибару, — раздался голос из машины. Тишина. Кто остался в депо? Катажина, ксендз, усач и еще двое людовцев, начальник милиции, парнишка, приведенный ксендзом, фельдшер, который все время помал кивал, и еще кто‑то. Катажина, ксендз, усач и… А те — на каланче и в машине. Говорят в микрофон:
— На помощь не рассчитывайте. Остальные уже…
Треск в репродукторе. Слишком приблизились к микрофону. Кто‑то там бесится, а вот другой голос. «Остальные уже…» Неправда. Привезли бы с собой, показали, они любят устраивать спектакли. Сколько их может быть?
Я осторожно выглянул: из фургона никто не показывался. Машина стоит к нам задом. Может, рискнуть? Из депо раздался отчетливо звучащий в тишине голос ксендза:
— Уйдите, люди, а то прокляну.
— Господи, и вы там, святой отец! Выходите!
Тихий голос ксендза и рев из репродуктора. Тихий голос ксендза:
— Я не покину этих людей, не позволю свершиться преступлению. Где остальные?
— Выдайте только чужих, святой отец, красных.
— Не дождетесь. Где остальные? Это ты, дьявольское отродье, узнаю тебя по голосу, говори скорее: что вы сделали с остальными?
Почему они не выходят из машины? Их, должно быть, мало, они не чувствуют себя уверенно. Ведь это идет учитель Яновский с платком ка палке, точно парламентер.
— Внимание, не стрелять! — крикнул он. — Не стрелять!
Подошел к каланче, расставил ноги и принялся размахивать платком, выкрикивая:
— Если хоть раз стрельнете, двенадцать ваших, арестованных в доме ксендза, погибнут. Вам это хорошо известно. Бросайте оружие, бандиты. Брось оружие, ты…
Он зачитал по бумажке фамилии. На это не ушло и минуты, я насчитал всего пятерых. Потом огласил, кто арестован. Двенадцать имен. Я ничего не понимал. Ксендз спросил: где я, Юрек, майор и его люди.
— Узнаете, отец, в свое время. Выходи из машины!
— Вставай, — шепнул я Юреку. — Идем.
Я достал пистолет и медленно приблизился к машине.
— Выходи! — крикнул.
Показались трое в куртках, кепках, с подсумками на ремнях, грохнули о мостовую винтовки, потом бандиты спрыгнули на землю и подняли руки. Учитель приказал им лечь на землю, легли.
— Стереги, — велел он Юреку. — А вы там, наверху, бросьте хлопушки — и слезайте!
Короткая очередь с каланчи. Юрек вздрогнул, сломился пополам, учитель выронил палку с плакатом. Я прыгнул за машину, но больше не стреляли. С минуту было тихо, потом раздался звон разбитого стекла, и я увидел бегущую к нам через площадь Катажину. Я прицелился в окно каланчи и потерял из поля зрения Катажину, Юрека и учителя, слышал только шарканье, какие‑то стоны и догадался, что она оттаскивает Юрека за машину.
— Залезай внутрь, быстро! Юрек, включай радио, можешь?
— Могу. Попали в меня, но смогу.
— Майор не придет. Сторожит арестованных в доме ксендза, — послышался голос учителя. — Сам ранен, но сидит с гранатами, стережет. Как бы не подорвал их, ведь здесь стреляли. Мы захватили героев на совете, но была перестрелка, и охрана накрылась. Что теперь делать?
— Кася, готово? Яновский, влезайте! Юрек, заводи что придется, лишь бы нас слышали.
Я сел в кабину с одним из разоруженных бандитов, который до этого вел машину, приказал ехать к дому ксендза, но прежде чем он запустил мотор, увидел трех ормовцев. Крикнул им, чтобы они заняли депо, и уехал.
Дом ксендза — новостройка, возле такого же новехонького костела, и вокруг добротные строения из кирпича. Юрек завел пластинку — ту самую, с моим голосом, и мы подкатили на самой середине речи. Учитель опрометью кинулся через садик, вскочил на крыльцо, что‑то выкрикивая. Мы последовали за ним. Майор сидел под распятием, в заставленной темной мебелью гостиной, в каждой руке по гранате. Автомат на коленях. В противоположном углу, сбившись в кучу, стояли двенадцать человек. Глаза — полубезумные от страха, занемевшие руки с растопыренными пальцами дрожат. Майор бледен, на пол капает с ноги кровь.
— К счастью, гранаты не бросили, — облегченно вздохнул учитель. — А ведь стреляли. Мне в руку попало, а тому похуже.
— Заприте их в каком‑нибудь погребе, здесь должен быть погреб.
Учитель принялся выводить арестованных по двое, наконец управился с заданием. Мы осторожно положили майора на пол. Я распорол ему штанину. Пуля засела в колене. Глянул в лицо — только в глазах таилась яростная боль.
— Людей моих перебили, — сказал Посьвята. — Мы их застали врасплох. Совещались. Перестаньте кричать, Лютак, без конца повторяете одно и то же.
Катажина сбегала к машине, репродуктор умолк. Надо наложить шину и немедленно в госпиталь. Фельдшер в депо. Хотите водки?
Мы остались вдвоем с Посьвятой, учитель сторожил пленных, Катажина не возвращалась.
— Оставь, — сказал майор, — вызови кого‑нибудь, фельдшера, он все сделает. Поезжай назад, тянуть нельзя. Созови собрание, собрание, говорят тебе. Со мной тут ничего не случится, а от одного удовольствия лицезреть тебя не поправлюсь. Ступай же.
Я вышел. Сейчас я готов был выслушать любой приказ, который бы снова подвинтил во мне разболтавшиеся гайки и подтянул ослабевшие пружины. Поплелся к машине, но водитель удрал.
Книга в 1973 году отмечена I премией на литературном конкурсе, посвященном 30-летию Польской рабочей партии (1942–1972). В ней рассказывается, как в сложных условиях оккупации польские патриоты организовывали подпольные группы, позже объединившиеся в Польскую рабочую партию, как эти люди отважно боролись с фашистами и погибали во имя лучшего будущего своей родины.
«На правом берегу Великой, выше замка Опочки, толпа охотников расположилась на отдых. Вечереющий день раскидывал шатром тени дубравы, и поляна благоухала недавно скошенным сеном, хотя это было уже в начале августа, – смутное положение дел нарушало тогда порядок всех работ сельских. Стреноженные кони, помахивая гривами и хвостами от удовольствия, паслись благоприобретенным сенцем, – но они были под седлами, и, кажется, не столько для предосторожности от запалу, как из боязни нападения со стороны Литвы…».
Роман посвящен судьбе семьи царского генерала Дмитрия Вороновского, эмигрировавшего в 1920 году во Францию. После Второй мировой войны герои романа возвращаются в Советский Союз, где испытывают гонения как потомки эмигрантов первой волны.В первой книге романа действие происходит во Франции. Автор описывает некоторые исторические события, непосредственными участниками которых оказались герои книги. Прототипами для них послужили многие известные личности: Татьяна Яковлева, Мать Мария (в миру Елизавета Скобцова), Николай Бердяев и др.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая княжна Тараканова никогда не претендовала на трон и скрывала свое царское происхождения. Та особа, что в начале 1770-х гг. колесила по Европе, выдавая себя за наследницу престола «принцессу Всероссийскую», была авантюристкой и самозванкой, присвоившей чужое имя. Это она работала на иезуитов, поляков и турок, интриговавших против России; это ее изловил Алексей Орлов и доставил в Петербург, где лжекняжна умерла от туберкулеза в Петропавловской крепости. А настоящая Тараканова, незаконнорожденная дочь императрицы Елизаветы, отказалась участвовать в кознях врагов и приняла монашеский постриг под именем Досифеи…Читайте первый исторический роман об этой самоотверженной женщине, которая добровольно отреклась от трона, пожертвовав за Россию не только жизнью, но и любовью, и женским счастьем!
Герой «Странствующего подмастерья» — ремесленник, представитель всех неимущих тружеников. В романе делается попытка найти способы устранения несправедливости, когда тяжелый подневольный труд убивает талант и творческое начало в людях. В «Маркизе де Вильмере» изображаются обитатели аристократического Сен-Жерменского предместья.
Жизнь Сакена Сейфуллина — подвиг, пример героической борьбы за коммунизм.Солдат пролетарской революции, человек большого мужества, несгибаемой воли, активный участник гражданской войны, прошедший страшный путь в тюрьмах и вагонах смерти атамана Анненкова. С.Сейфуллин в своей книге «Тернистый путь» воссоздал картину революции и гражданской войны в Казахстане.Это была своевременная книга, явившаяся для казахского народа и историей, и учебником политграмоты, и художественным произведением.Эта книга — живой, волнующий рассказ, основанный на свежих воспоминаниях автора о событиях, в которых он сам участвовал.
Тадеуш Ружевич (р. 1921 г.) — один из крупнейших современных польских писателей. Он известен как поэт, драматург и прозаик. В однотомник входят его произведения разных жанров: поэмы, рассказы, пьесы, написанные в 1940—1970-е годы.
В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.
В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.
Проза Новака — самобытное явление в современной польской литературе, стилизованная под фольклор, она связана с традициями народной культуры. В первом романе автор, обращаясь к годам второй мировой войны, рассказывает о юности крестьянского паренька, сражавшегося против гитлеровских оккупантов в партизанском отряде. Во втором романе, «Пророк», рассказывается о нелегком «врастании» в городскую среду выходцев из деревни.