Дерево даёт плоды - [69]

— Не дам рекомендации. Позвоню туда, попрошу, чтобы приняли без этой бумажки. К чему тебе подписывать обязательство?

— Это унизительно, — прошептала она. — Все‑таки унизительно. Не знаю, как сказать, но ты не должен меня мучить за то, что случилось. Я, видишь ли, должна чего‑то придерживаться, какого‑то определенного порядка. Ведь я вправе желать для себя спокойствия?

Я попросил ее с минуту помолчать, ибо началась передача последних известий. Главный редактор прибавил громкость вопреки просьбам посетителей, не желавших слушать. Да, никаких сенсаций. Сообщения из-за границы.

«Сегодня на атолле Бикини американцы взорвали экспериментальную атомную бомбу».

Главный редактор повернул регулятор, выключил радио на полуслове. Наклонился над нашим столиком и сказал:

— Начинается эра самоубийства. Хороший заголовок?

— Прошу расплачиваться! — послышалось из угла.

•— Пора идти, — произнесла красавица, сидевшая с редактором.

— Куда торопишься, украшение нашей жизни? Твой дом еще в безопасности, — продолжал редактор, все еще склоняясь над нами. — Твою комнату с ванной отстаивает пан Лютак, дорогая.

— Похоже, что это правда, но мне все‑таки надо идти.

Кофейная опустела, остались мы с Катажиной и редактор, который писал в полумраке передовицу в завтрашний номер. Началась эра самоубийства. Для «Экспресса» заголовок в самый раз.

— У меня скоро будет ребенок, — сказал я, чтобы прервать молчание. — Не совсем ко времени, верно? Теперь надо подходить ко всему с иной меркой. До сих пор я считал, что существует зависимость от прошлого, теперь вижу, что и от будущего.

— Поздравляю, — сказала Катажина. — Но мне уже пора.

Она встала, торопясь на поезд и, видимо, полагая, что продолжать разговор не имеет смысла. Я еще раз обещал помочь ей, завтра же позвонить в дирекцию.

— А если бы, Роман, речь шла не о должности, как бы ты тогда поступил? — спросила она уже на улице. — Нельзя мне быть порядочным человеком?

Я проводил ее до такси и еще заглянул к Шимону, чтобы поделиться новостью. Застал его возле приемника* настраивающегося на зарубежные станции. В ящике орехового дерева булькала английская речь, мигал зеленый глазок, натужно завывали станции глушения.

В комитете никто не желал слушать вестей о Бикини, всех занимали проблемы референдума и предстоящие выборы в сейм.

— Бикини, Бикини, перестаньте трещать об океанах, коралловых островах, атомных бомбах и экспериментальных взрывах, — говорил Корбацкий, которого я нашел в столовой за тарелкой фасоли. Макая хлеб в соус, он приводил цифры. — Двести пятьдесят нападений во время референдума, убито четырнадцать членов комиссий по проведению голосования, шестьдесят человек из охраны. Вот Бикини! Но теперь — око за око, зуб за зуб.

Бикини — это, наверное, как на картинке: необы — чайно голубое море, пурпурные цветы, полуобнаженные девушки, прекрасные, как машинистка из «Экспресса», пальмы, словно зеленые веера, никаких забот — полеживай себе на солнышке да попивай кокосовое молоко. Счастливая земля, острова счастья. Цветные открытки, марки с изображением ярких неведомых птиц, исходящие соком деревья, фрукты, рыбы, сладкие стебли сахарного тростника!

Сейчас лето, опустевшие улицы пахнут спрыснутым водой асфальтом и брусчаткой.

Ганка, перепуганная новостью, принялась горько оплакивать свое будущее, вернее, будущее сына.

— В лесу было лучше, — всхлипывала она. Тогда думалось: ну, еще один жандарм, еще одно местечко, еще один налет — и все изменится к лучшему. А мне теперь рожать сына, чтобы его убили!

«Вот именно, надо сделать все, чтобы его не могли убить», — думал я, вспоминая слова редактора «Экспресса», хоть они и смущали меня. Под впечатлением известий с атолла Бикини Ганка не проявила интереса к моей встрече, ограничилась заявлением, что надо помочь Катажине. Постоянно, вплоть до отъезда в отпуск, возвращалась она к атомной бомбе, но не могла уяснить ни закулисной механики этого взрыва, ни его смысла. Детям запрещено играть со спичками и острыми ножами — это она знала. А на что атомная бомба теперь, когда кончилась война, — этого не понимала, хоть я и объяснял ей, что немало людей, даже в на-, шей стране, мечтает о бомбе ради осуществления своих политических целей, что на свете еще долго не будет спокойствия. Она недоверчиво качала головой, думала о сыне:

— Он скажет: это вы, старшие, так устроили мир.

К родителям уехала в подавленном настроении.

Я проводил ее на вокзал, усадил в поезд и терпеливо ждал, пока он отойдет, потом купил газету и присел на бульваре. В городе после отъезда школьников и студентов на каникулы можно было увидеть преимущественно людей пожилых; сейчас они теснились на скамейках, мерили неторопливыми шагами аллеи, играли в шахматы, дремали, потягивали жидкое пиво у киоска, кормили голубей и воробьев. Бродячие музыканты, все в полувоенной одежде, играли «Красные маки на Монте — Кассино» и «Течет Ока», человек с коробом глиняных петушков подражал птичьим трелям, пыльный ветер швырял под ноги обрывки газет, окурки, ошметки собачьей шерсти и стебельки травы, скошенной на газонах, где вскапывали новые клумбы.