Деревня Пушканы - [69]

Приеде на уроке Айны присутствовал впервые, и она поначалу, конечно, растерялась. И решила почему-то, что приготовленное дома объяснение не годится, и начала объяснять по-другому.

— Плюсквамперфект в немецком языке — форма давно прошедшего времени, — она продиктовала и замолчала. Начала заново, стараясь больше придерживаться учебника немецкой грамматики, но затем ей показалось, что так тоже нехорошо.

Раньше всех это почувствовали ученики. Аристократы ухмыльнулись. Анна Упениек, оба белоруса и Вилцане вытаращили на нее глаза и словно пытались предупредить: «Не так, не так!» Айна прибегла к приему, подсказанному интуицией. А почему бы не попытаться сравнить грамматические формы немецкого языка с формами латышского и русского? Но, когда Айна сослалась на русский язык, Приеде поморщился и стал проверять записи учеников.

— По линейкам писать надо! — постучал он мизинцем по третьей парте, за которой в изношенном, порыжевшем костюмчике, съежившись, сидел Андрис Пилан.

Мальчик встал, испуганно уставился на директора, не зная, что сказать.

— По линейкам! — повторил Приеде. — Что за привычка — к каждой линейке причерчивать еще другую! Раз в тетради напечатаны синие линейки, так ученики должны только по ним и писать.

Пилан побледнел как полотно и не мог произнести ни слова.

— Господин директор, — кинулась Айна к мальчику на выручку, — это Пилан. Андрей Пилан. У него, господин директор… — начала она, но не договорила. Подумала, что по правилам педагогики вряд ли возможно в присутствии детей говорить о бедности родителей.

— Знаю, знаю! Можете не напоминать.

Замечание учительнице. Казалось, ей обжег лицо вырвавшийся откуда-то жар. И Айна опять потеряла нить разговора. Лишь после повторного указания директора: «Продолжайте, продолжайте!» — она взяла себя в руки. Теперь учительница уже ничего не объясняла. Читала из немецкой книжки слово за словом, даже не думая о том, насколько это понятно ученикам.

— Странный метод преподавания, чтобы не сказать большего, — анализировал после звонка директор все им увиденное и услышанное, предварительно выдворив из класса учеников. — В каких педагогических пособиях вы почерпнули аналоги из русского языка… Язык культурного западноевропейского народа сравниваете с наречием азиатской страны? Я, барышня, в самом деле не знаю, что сказать вам. Я считал вас наивной в политике, однако ваши коллеги судят о вас иначе: оказывается, они очень даже правы. Вот что, барышня! — У самых дверей директор еще обернулся. — Я человек либеральный, отношусь с уважением к разным взглядам, но не считаться с мнением общества я не вправе. У вас нет законченного специального образования, барышня. Вы не забывайте этого. И если вы еще хоть раз заупрямитесь, то я вынужден буду подумать о вашем служебном соответствии.

2

Хорошо птице: почуяв опасность, она поднимается на крыльях и улетает. И мыши хорошо: завидев врага, она прячется в норке. А человек — у него ни облаков, ни норы. Человеку необходимы хлеб насущный, кров, устроенный быт, которые доступны ему только в его и ни в какой другой среде. Хоть и говорят: свет велик и места под солнцем достаточно для всех, ты гнись, трепещи в ожидании, что тебе принесут ближайшие дни и часы. Потому что ты — гонимая неизвестными ветрами пушинка.

В самом деле, как Айне Лиепе защитить себя? Все нападают на нее. Директор. Одно-единственное его слово — и она опять окажется безработной. Если ее выгонят из школы, ее уже нигде на педагогическую работу не возьмут. Останется только пойти в прислуги или батрачки к богатому хозяину. Но Айна хорошо знает, что значит для миловидной женщины жить где-нибудь прислугой. Да и не только для миловидной.

В таких мучительных размышлениях прошли перемена, урок, затем большая перемена, еще один урок. Айна охотно побежала бы к Пурене, сказала бы, какая над ее маленькой головой нависла туча, попросила бы освободить ее от данного обещания. Мария уж поняла бы ее, поняла бы, как важно Айне остаться в школе. Но сейчас уйти из школы нельзя. На вечер назначена первая театральная репетиция, и не кто иной, как этот вредный инспектор, приказал ей «быть на месте». На всякий случай.

Трудно было торчать в учительской, где без умолку трещали надменные Лиепиня и Креслыня. Кололи изысканно вежливые обращения: «Дорогая коллега, будьте так любезны…», «Коллега Лиепа, одну минутку…» Жалили взгляды. Айна вышла в коридор и принялась бесцельно расхаживать из одного его конца в другой, держась как можно ближе к стене. Тревожно и гулко отдавался ее каждый шаг по каменному полу.

После пятого или шестого урока она встретила Юлию Несауле. С полными руками посуды и кульков.

— Коллега Лиепа, вы еще тут? Не знала, что вы такая любительница погулять! Что-нибудь случилось? Ну да, понимаю, понимаю. Чего мы стоим тут. Зайдемте, пожалуйста, ко мне! В мою жалкую хижину, если пользоваться японскими формами вежливости.

Айна не отказалась. Сейчас ей дорого было любое, малейшее участие. И поэтому сомнения, удерживавшие ее раньше от общения с родственницей высокопоставленного рижского сановника, сейчас казались совершенно напрасными. Ну и пусть Несауле приехала сюда с каким-то особым поручением, как говорили в городе. С ней та вела себя по-человечески, а теперь это для Айны было важнее всего.