Деревня Пушканы - [44]

На «доброе утро» Айны Лиепы учителя, как всегда, ответили небрежно — девчонка пришла. Один старый Штраух, здороваясь, привстал и вежливо поклонился:

— Доброе утро, доброе утро, барышня!

— Вас ждет мистер директор! — кивнула Креслыня Айне, как только зазвенел звонок. — Лично спрашивал вас. Ведь так, коллега Тилтиня, мистер директор ждет мадемуазель Лиепу на ближайшей перемене?

— На первой. Господин директор велел передать, чтобы вы спустились к нему. Директору нужно сказать вам нечто очень важное.

— Не понимаю, зачем я господину Приеде понадобилась, — недоумевала Айна. Кроме короткой беседы в сентябре, когда ее приняли на работу (Приеде тогда с отеческим вниманием водил новую учительницу по бывшему замку польских аристократов, чуть ли не заставлял всматриваться в деревья парка, любоваться бурлящей внизу рекой, восхищаться размахом культурной деятельности, развернутой истинными латышами в Латгале), директор обычно проходил мимо нее не менее безразлично, чем в коридоре мимо статуи святой заступницы графа. Уроками Лиепы он не интересовался; встретившись с ней, пробурчит под нос «драсьте», «добрутр» или «добрвечр» — и только его видели! И вдруг вызывает к себе! Не нажаловался ли Шпион? Обиделся, что она удрала. С папашей Дагисом Бергтал ведет себя, как пьяный деревенский мужлан осенью на танцульке — готов горло ему перегрызть. Утром зайти на квартиру некогда было, не случилось ли там чего-нибудь.

Ее любимый урок — рисование — прошел нервно, с частым одергиванием учеников. Но каких только глупостей не натворит в волнении человек.

Сразу же после звонка Айна поспешила на первый этаж. В конце коридора, возле ниши, закрытой коричневой занавеской, как обычно во время уроков, сидела уборщица Вонзович. Айну она на этот раз встретила особенно недружелюбным взглядом. Когда учительница почти поравнялась с нишей, уборщица быстро встала перед той. Ясно, ее дочка, ученица первого класса, обедает, а мать скрывает это от посторонних. Чтобы не подумали, что у принадлежащей к кругу школьной аристократии дамы Елены Вонзович что-то общее с уборщицей. Елена ведь паненка. Ну, скажите, не глупость?..

Кабинет директора помещался в его квартире — в бывших графских апартаментах. В кабинет надо было идти через большую, необставленную прихожую, единственным украшением которой была зеленая на медной цепи люстра.

В курительной комнате графа, а теперь кабинете директора, стоял серый полумрак. Такими же серыми казались портреты новоявленных государственных мужей — Чаксте, Ульманиса, Балодиса, ксендза Франциса Трасуна — в темных рамах. Сквозь плотные портьеры едва проникал дневной свет. От него на лица людей падали грязные тени. И директор Приеде казался учительнице рисования еще менее симпатичным, чем в зале или учительской. Уже полысевший астеник с черными усиками и мутными глазами. Одет директор по-домашнему: в полосатый атласный шлафрок, в вырезе которого белеет крахмальная манишка.

— Госпожа Лиепа, я пригласил вас для серьезного разговора, — откашлявшись, начал директор. — Для важного разговора. — Вытерев ладони ослепительно-белым носовым платком, он обошел массивный письменный стол, украшенный по углам звериными мордами, и опустился в кресло против Айны Лиепы, — Мы с вами кое-что обсудим. — Лысая голова, точно подброшенный пружиной шар, метнулась сначала вперед, затем назад. — Мы, барышня, забыли что-то очень важное. Забыли про время, в которое мы живем.

— Забыли? — Айна уже не сомневалась, что тут замешан Шпион.

— Так-то, забыли. Никогда еще в мире не творилось столь страшное насилие, да еще в таких масштабах, как в минувшие годы, но никогда еще, может, и не было проявлено столько подлинного героизма, великодушия и самоотверженности, как сейчас. Много зла принесли ушедшие в прошлое ненастные дни, однако они взлелеяли чаяния, мечты и веру в новую правду. И желание жить ради этой правды. У нас есть государство, о котором поэт говорит: «Пылающим пурпуром покрыт стол, торжествует свободу народная воля». Мы живем во время, когда в нашем народе повсеместно проявляется стремление к идеалам. Это так. И теперь, барышня, скажите, что мы, педагоги гимназии, сделали для претворения великих идеалов, для распространения культуры? Ах, вам нечего ответить? Но кое-чего мы все же добились. Даже, может быть, немалого. Хотя бы того, что в одном из крупнейших замков польских магнатов в Латгале помещается гимназия, в которой учатся дети и богатых, и бедных. Это сам по себе значительный факт. Школа озаряет светом национальной культуры единую и демократическую Латвию, томящуюся в темноте, невежестве и, между нами говоря, это особо касается Латгале, третьей звезды нашего герба. Мы протянули дружескую латышскую руку своему болотному брату-латгальцу. Теперь вы, барышня, поняли меня?

— Еще не совсем, — призналась Айна. Но ей все же стало гораздо легче. То, чего она так опасалась, идя сюда, по-видимому, не входило в круг интересующих директора вопросов.

— Буду конкретным. — В голосе директора завибрировала недовольная нотка. — Хочу поговорить с вами о предстоящем школьном рождественском вечере. Вы еще не слыхали о нем?