Деревня Пушканы - [37]

— Ну не всегда, — отозвался Петерис Упениек. Он пришел сюда прямо из риги, за отцом. — От хорошего курева иной раз нехорошие слова с языка срываются.

— Видал? — словно удачной шутке посмеялся Пекшан. — И это говорит мой сосед Петерис? Здорово, герой! — И хотя Пекшан ни с кем из стариков за руку не поздоровался, он сыну Упениека крепко пожал руку. — Дома живешь, а?

— Дома.

— Закури! — В кармане пиджака богатого хозяина оказалась и пачка недавно появившихся папирос «Тип-Топ».

— Спасибо! — Петерис не спеша потянулся за папиросой.

— Что у тебя, Петерис, стряслось? Раскис ты, может, заболел? А я-то надеялся, у меня хороший подавальщик будет.

— Надеялся… а не спросил, захочу ли я на твою молотилку стать.

— Господь с тобой! Петерис! — взмахнул Пекшан медвежьими лапами. — Не захворал ли? Болезнь запускать нельзя. Болезнь вытравлять надо. Шабры, — кивнул он пушкановцам, — ведите мою лошадь во двор. У меня на бричке бочонок с лекарством. Ты, папаша Спруд, не против?

— С чего бы это мне против быть?

Несколько пар услужливых рук кинулись поднимать крюки на воротах. Земля загудела, колеса скрипнули, и богатый хозяин покатил трехведерный дубовый бочонок:

— Помогите через край поднять!

Бидон, кружку и молоточек — выбить из бочки затычку — Пекшан прихватил из дому, в ивовой корзинке с крышкой оказался круг уже нарезанного и плотно завернутого сыра.

— Отведаем, что бог дал! — Пекшан поднес к губам кружку пенящегося пива. — Ваше здоровье!

— Пей на здоровье!

— Так как же, соседи? — спросил богатый хозяин, когда большая кружка уже пошла по третьему кругу. — Придете завтра молотить помогать? Сами видите, пиво у меня не слабое. Три пуры ячменя солодил. Бутыль белой тоже найдется. Сегодня утром подсвинка заколол. Как скажете?

— Так чего там еще? — Спруд считал, что дела лучше улаживать под крышей, за столом, и пригласил гостя вместе с угощением в избу.

— Правильные слова, — Пекшан ухватился за початый бочонок. — Ну, Петерис, много у тебя еще сил в мослах? Стоит ли тебя на будущий год старшим работником нанимать?

— Не стоит. Не нанимаюсь я.

— Почему это?

— Потому что я батрачить на мироеда больше не стану.

— На мироеда?

— Ну на богатея. — Но бочонок он все же взвалил на плечо.

После такого объяснения разговоры в избе уже так не ладились, как недавно на дворе. Пушкановцы потягивали пиво, заедали его сыром, толковали о приметах ранней и поздней зимы, расспрашивали, с какого поля хлеб Пекшан в этом году собирается молотить сперва, как солому скирдовать будет, но в вопросах и ответах не было живости, обычно возникающей, когда вкушают хорошо выбродивший ячменный напиток. Во всем был виноват Петерис Упениек: втащил в избу бочонок, а сам смылся.

Пиво уже было почти допито, когда на дворе яростно залаял Волк Сперкая.

— Кого там еще несет?

Но не успел Сперкай дойти до порога, как в сени ввалились Волдис Озол, Антон Гайгалниек и полицейский Глемитис.

Оба айзсарга при ружьях.

— Гражданин деревни Пушканы Езуп Тонслав здесь? — спросил Волдис Озол.

— А что надо? — отозвался папаша Тонслав.

— У нас приказ на арест. Как дезертира, уклоняющегося от службы в армии.

— Что-о?

— То есть, господа граждане! — выступил вперед полицейский Глемитис. — Гражданин Езуп Тонслав не явился отбыть обязательную воинскую повинность, так что мы должны задержать его.

— Мы пришли, чтобы Езупа увести, — вмешался Гайкалниек. — Факт! Езуп — преступник!

— Но послушай! — тяжело пошатываясь, Тонслав приблизился к пришедшим за его сыном. — Ну зачем так нехорошо шутить? Из-за Езупа мы, Антон, с тобой в Даугавпилс ездили. Сам уездный начальник велел спокойно домой ехать. А вы вдруг вот как! Ты, Антон, ведь сам слышал!

— Айзсарг Гайкалниек слышал, как начальник отпустил Езупа Тонслава — временно. Чтоб вступил в волостные айзсарги. А Езуп Тонслав вернулся в деревню и начал путаться со всякими подозрительными бродягами. С врагами государства, вроде Викентия Русина и Питера Спруда.

— Антон! — повернулся Юрис Спруд к Антону. — Я научу тебя языком трепать! Шабры, Антон против деревни. Проучить его надо!

— А этого не хочешь? — Антон вскинул винтовку. — Только подойди!

— Спокойно, господа! — Полицейский Глемитис заслонил собой Антона. — Советую вести себя тихо. За бунтарство грозит военный суд. Пускай Езуп Тонслав идет с нами, а вы разойдитесь. Поели, попили, а теперь ступайте с миром! Иначе составлю протокол по случаю противозаконного пивоварения. Думаю, что разрешение уездного начальника вы мне предъявить не сможете…

— Мы о таком разрешении и не слыхали!

— Не слыхали, так теперь услышали, — сурово сказал полицейский. Не позволит же он оспаривать установленные государством порядки.

— Пиво, что мы на этом дворе пили, я варил. — Пекшан встал. — Имею же я право соседей угостить.

— Имеете, господин Пекшан. — В голосе Глемитиса суровости как не бывало. — Почему не имеете? Ведь вы не какой-нибудь темный, безответственный мужичок…

— Не темный? — Пушкановцам был брошен вызов. — Может, скажешь — не чангал?[5]

— Что вы, что вы… — всполошился Глемитис. — Граждане соседи…

— Тонслав! — Волдис Озол понял, что мешкать сейчас опасно. — Гражданин Тонслав, следуйте за нами!