Деражня – Берлин - [5]

Началось дело у них с крикливых, сумасбродных сборищ в мюнхенских пивнушках и кончилось тем, что захватили власть в Германии и превратили страну в сумасшедший дом, в концлагерь.

Наш кузнец, узнав об этом, сказал во всеуслышание землякам: „Пусть там бьются головой об стенку, эти немцы, коль они допустили у себя эту банду к власти“. Но, учитывая то, что Авром Гинзбург не принадлежал к большим дипломатам и политикам, он кое-что не предвидел. Этот крикун-ефрейтор решил стать властелином не только Германии, но и во всем мире. Новоявленный кровожадный диктатор стал захватывать чужие земли, страны и поверг весь мир в страх.

Некоторые соседние с Германией государства сдались на милость ефрейтора без единого выстрела, и тот возомнил себя непобедимым или, как выразился наш кузнец, пупом земли.

Кое-кто подумывал, что фашистский бес насытится чужими землями, чужим добром, кровью сотен тысяч и миллионов ни в чем не повинных людей, остепенится, остановится.

Но не тут-то было!

Фюрер, расправившись легко и молниеносно с малыми соседними государствами, набросился со своими кровожадными ордами на нашу страну. Когда эта страшная весть дошла до местечка, наш кузнец, окруженный взволнованной толпой земляков, пожелавших услышать от бывалого солдата, что же теперь будет, подумав минутку, взвесив все, сказал:

– Что же будет. Будет нам нелегко. Очень трудно. Но здесь будет конец этому проклятому Гитлеру и всей его банде. Это как пить дать.

3

В тот страшный рассвет, когда над Деражней зловещей тенью пронеслись фашистские бомбовозы с черными крестами на крыльях и донесся туда отдаленный гром бомб, молодые ребята, наскоро простившись с родными и близкими, отправились в военкомат, а оттуда на фронт.

В тот же день наш кузнец твердо решил, что хотя годы его уже не те и здоровье подводит понемногу, но если такое горе обрушилось на Отчизну, то он оставит свою кузню и каланчу, бросит свой дом и семью и отправится на фронт наравне с молодежью. Солдат он бывалый и кто этого не знает, что за одного битого солдата трех небитых дают?

– Такая грозная туча движется на нас со всех сторон, – сказал он домочадцам, – как же я могу сидеть дома? Сюда рвутся гитлеровские палачи и хотят затоптать родную нашу землю, за которую не раз кровь проливали, ту самую землю, в которой покоится прах моих дедов и прадедов, как же можно стоять в стороне? К тому же у меня с фашистами свои старые счеты…

Оглянув убитую горем жену и детей, кузнец продолжал:

– В те далекие времена, когда на этой земле верховодили разные цари-батюшки, губернаторы и прочие жандармы-исправники, а страна была для меня и таких, как я, мачехой, даже и тогда я не собирался, не хотел очутиться под иноземным игом и, не задумавшись, пошел воевать, защищать нашу землю. А вот теперь, когда уж столько лет живем в своей настоящей, Советской державе, когда это наша, народная власть и я стал полноправным гражданином, как и все мы, и земля эта для меня и для всех вас стала родной, как мать, усижу ли в такое тяжелое время на месте? Нет, я солдат. И руки мои еще могут держать винтовку.

Спустя несколько дней он собрал кое-какие пожитки в доме, отвез жену, детей, старушку-мать на станцию. С огромным трудом втиснул их в теплушку, не успел как следует попрощаться с ними и сказать напутственные слова, как набитый битком эвакуированными эшелон отправился на восток, куда-то на Урал или в Сибирь.

Мучительная тоска овладела им. Сердце обливалось кровью, когда он переступил порог опустевшего дома. Когда придется встретиться с семьей? И суждено ли вообще встретиться, когда вокруг полыхает такая страшная война?!

Несколько дней бродил он по местечку, места себе не находил. Пустынно и жутко было везде. Молодые ушли воевать. Пожилые, женщины, дети уехали и ушли на восток, а кое-кто подался в соседние села.

Хотя в первый день многим казалось, что удастся Красной Армии остановить фашистских громил и отбросить туда, откуда они пришли, но все больше убеждались, что это не так. Тучи вражеских бомбовозов громили города и села, железнодорожные узлы, перли бронированные фашистские полчища, и радио приносило тяжелые вести.

Наши войска отступали. Немцы рвались в глубь страны.

Наш помрачневший кузнец крепко забил досками крест-накрест окна и двери дома. И хотя в эти годы не так уж просто было расставаться с насиженным гнездом, построенным еще прадедом, но, вспомнив, что солдату нельзя унывать, отправился за местечко, туда, где проходили разрозненные группы солдат, уходившие на восток.

К одной из этих групп он пристроился и двигался вместе с ними.

Он выглядел заправским воином, ибо сохранились у него солдатская вылинявшая на солнце гимнастерка и истоптанные, видавшие виды сапоги. Только оружия у него пока еще не было. Но это не беда. Был бы солдат – винтовка найдется.

Шагали день и ночь, падая от усталости и жары. Вокруг все полыхало и дымилось. Тут и там слышались тупые взрывы бомб, грохот артиллерийских батарей, скрежет танков. Низко над полями проносились вражеские самолеты, сжигая, разрушая все, что было на их пути. Гнались на бреющем полете за толпами беженцев, крестьянскими обозами, стадами коров.