Депутатский запрос - [24]

Иван обернулся к Ольге и, не ожидая от себя такого тона, сухо-официально, даже грубо распорядился:

— Князева, не трать время попусту. Отправляйся домой и скажи Федору: немедленно хочу его видеть. Да, как корреспондент. Извините, Николай Михайлович, что распоряжаюсь в вашем доме. Иногда возникает необходимость…

— Мне-то что, Ваня, — сказал Садовский, проводив Ольгу. — Она обиделась. Женщина умная…

— И ленивая, — сердито договорил Иван. — Нет ничего хуже умных и ленивых российских интеллигентов. Только из-за их лени мы все еще… Ладно, не буду, я и сам недалеко ушел.

— Отчасти так, Ваня, — согласно кивнул Садовский. — Скажи, ты как поедешь — машиной или автобусом? Хочу уехать. Заскучал я, Ванюша, неуютно как-то… Твой окрик на Ольгу я понял так, что ты затеваешь драку, а я уже стар для этого.

Стремутка показал на портрет сестры:

— А это? Николай Михайлович, что это, как не драка? Скажу вам честно: хотел писать повесть… До той минуты, пока не увидел вашу работу. Разве мне сравниться с вами? Смогу ли я показать душу обыкновенного деревенского человека, как показали вы? Прытких много, и я в том числе, но прыткостью таланта не заменишь. Другое дело — газетная статья, тут я смогу кое-что. Вы правильно поняли: полезу в драку. Вы отчего-то хмуритесь…

— Ладно, Ваня, скажу тебе все: хотел тихонько уехать… — Николай Михайлович подошел к вешалке, достал из кармана куртки какую-то бумагу, подал Ивану. — От позора хотел уехать…

Бумага была иском прокурора к гражданину Садовскому, незаконно приобретшему домовладение в деревне Бугрово. Иск направлялся в народный суд на предмет расторжения договора купли-продажи…

У Стремутки опустились руки. Вот они, докладчики, входящие по утрам в кабинет брата-председателя и кладущие ему на стол свой улов — выуженные в житейском море нарушения порядка. Что им до того, что море живет по своим законам. Им потребно на любую волну надеть узду, чтоб не гуляла вольно, не беспокоила шумом покой равнодушных. Да кто же они такие? Откуда взялись? Да оттуда же, откуда и ты, Иван Стремутка. Такие же, как ты, выросшие в Бугровах, Клевниках, Сухих Берегах, Вязниках, Заречьях — в сотнях деревень, раскиданных по просторной русской равнине. Переустроители жизни…

10

Посадив Никиту Новожилова на поезд, Глыбин вернулся домой и затопил баню. Дым стлался понизу и тек в сторону озера: менялся ветер, обещая оттепель и грязь на дорогах.

Глыбинская баня походила на самоходную баржу: длинная, приземистая, с надстройкой в виде голубятни. Строена она была в два приема. Сначала хозяин срубил как полагается — парилку с малым предбанником. Но приехали как-то в отпуск братья Стремутки и задумали пристроить «пивной бар». Лесины на подворье были — за месяц поставили прируб с односкатной крышей и этой самой голубятней, называемой капитанской рубкой, — забава для племянников, они тут, когда приезжают на каникулы, и ночуют. «Пивной бар» служит и дипломатическим целям, Петр иногда привозит гостей, которые не прочь после парилки побаловаться ухой и коньячком. Одно время Петр подбивал Василия устроить сауну, но хозяин сухой жар не обожает, он тянул время, а потом и Петр охладел, и баня осталась чисто русской, без иноземной примеси.

Подкинув дров в каменку, Василий стал растоплять печь в предбаннике, может, все-таки подскочит на часок Петр, тогда они втроем посидят, как бывало, побалуются пивком, не зря же он возил Никиту на вокзал — расстарался в ресторане дюжиной «чешского». Печь разгорелась, он сходил в гараж, принес сумку с пивом и полез на голубятню — там, под крышей, был холодильный шкафчик. Выставляя бутылки, не утерпел, откупорил попробовать. Не очень свежее, но ничего, под вяленую рыбку пойдет, было бы кому пить. Что-то неприятное кольнуло его там, на вокзале. Покупая пиво, Василий заметил за столиком Павла Артемыча, районного главврача, — они были на короткой ноге, не раз сиживали рядком в этом вот предбаннике, — Василий поздоровался, а Павел Артемыч, понимающе кивнув на его сумку, спросил, имея в виду гостей:

— Высокие?

— Шурин заглянул на выходные, Иван.

— Кланяйся от меня. Ты на своей? Подбрось-ка до дому.

— Сколько угодно, пожалуйста, — ответил Василий их банной приговоркой, означающей готовность подкинуть парку, похлестать веником. — А может, до бани, Артемыч? Прямиком, а?

— Нет, Василий, нет, дорогой, сегодня только до дому. Коллегу провожал, так я это… малость того. Хорошее пивко… — с извинительной улыбкой говорил Павел Артемыч, усаживаясь в машину. Жил он за городом, в больничном городке, и Глыбину было по пути. — Давно не виделись, аж с самой войны, понимаешь, а тут… областной симпозиум невропатологов, встретились…

— А я Никиту отправил. В санаторий поехал. И мне давали, да на кой ляд мне санаторий. Один раз в жизни съездил и закаялся.

— Вот и зря. Лечиться, брат Василий, надо. Шурин просил… Обитали мы в номерах рядом. Ты, значит, не жалуешься? Это хорошо. Голова как? Боли не мучают?

— Какие там боли, Артемыч! Если и мучает, то другое.

— А именно? Говори, не стесняйся. Смутное беспокойство, сновидения? Может, страх преследует? У тебя прежде-то как… ну, это… травмы, ушибы бывали?