Денис Котик и Царица крылатых лошадей - [26]

— Может быть, заклинание неправильное? — предположил Бубенций.

— Но это заклинание мне дала сама Снежная! — возразил Быстрый. — Заклинание Снежной не может быть неправильным!

— Подумаешь, не может, — скептически скривился Бубенций. — А может, и может!

— Как ты смеешь так говорить?! — Быстрый сердито оскалил зубы, словно бы хотел укусить Бубенция. По правде говоря, он очень не любил, когда кто-то позволяет себе усомниться в безупречности Снежной.

— Не ссорьтесь. Только, пожалуйста, не ссорьтесь, — авторитетно заявил Печальный, и оба задиры тотчас притихли. — Сейчас не время выяснять, у кого острее зубы. Лучше давайте опробуем мое предположение.

— А какое у тебя предположение, Печальный? — поинтересовался Быстрый.

— Я думаю, что заклинание правильное.

— А если оно правильное, чего ж оно тогда не работает? — не сдавался Бубенций.

— Оно не работает, потому, что боль Хитрой, та самая, которая должна услышать заклинание и уснуть, просто-напросто Быстрого не услышала! Ведь расстояние-то немаленькое!

— И что теперь делать?

— Мы должны повторить заклинание все втроем. И как можно громче!

И они грянули разом:

Засыпает в поле клевер,

Засыпают ветры,

Спи-усни и ты на время,

Боль лошадки бедной!

Странное это было зрелище. Трое лошадей — вороная, чубарая и буланая — стоят на краю пропасти и во всю глотку орут стих-заклинание, далеко вытянув шеи.

Волки, вообще большие любители посмеяться, чуть животики себе от хохота не надорвали, сидя в своих кустах.

Но только когда раненая лошадь, имя которой они, конечно же, не знали, вдруг прыгнула, взлетела и спустя минуту очутилась по их сторону пропасти, где никакого стекла уже не было, смеяться они перестали. Ведь четверо лошадей — это совсем не то же самое, что трое.

А когда за Хитрой прыгнул Кусачий, волки и вовсе попятились. Потому что пятеро лошадей — это совсем не то же самое, что четверо.

Нужно ли говорить, что у половины волков тут же пропала охота драться?

История шестая. О королях, пиве и электричестве

Промчались майские праздники вместе со всеми своими Очень Торжественными Концертами, поздравлениями ветеранов, живущими в окрестных домах, и несварениями желудка по поводу хронического праздничного переедания.

Воспряла и снова перешла в скрытую форму влюбленность Дениса в Кристину Заграйскую.

7-Б успел съездить на вылазку с шашлыками (роль которых, правда, выполняли свиные сардельки, насаженные на обструганные липовые веточки), а после вылазки проведать в больнице Петра Притворяхина, вот уже вторую неделю умело симулировавшего непонятно-какое-заболевание.

Футбольный матч с командой шестиклассников был проигран с позорным счетом 3:0.

А бабушка в который раз категорически отвергла идею Дениса об обзаведении немецкой овчаркой.

Казалось бы, интересных событий было хоть отбавляй.

Но Денис по-прежнему мечтал о волшебстве и вспоминал коронованную ящерку Марвина и Берендея Кузьмича. Не исключено даже, что Ромео думал о своей возлюбленной Джульетте ничуть не реже.

Денис даже на Тигру дуться перестал.

Теперь он винил в утере драгоценного емелефонного номера только одного себя. Зачем было раскладывать записку на столе? Почему он не отошел в сторонку, чтобы прочесть ее, как говорится в шпионских фильмах, «без посторонних глаз»?

Одна мысль не давала покою Денису — вот если бы Тигра не был таким неуклюжим слонопотамом, если бы Тигра не опрокинул тогда липовый чай, он бы позвонил Берендею и Марвину и… и…

Что именно «и» Денис точно не знал.

Но он чувствовал, сердцем чувствовал: простой болтовней о погоде дело бы не ограничилось.

Однажды после обеда бабушка послала Дениса в родительскую квартиру — как всегда нужно было полить цветы, протереть мебель от пыли и проверить почтовый ящик.

С тех пор, как родители уехали в Сибирь, в свою геологоразведочную экспедицию, для Дениса, который временно переселился в квартиру к бабушке, это стало еженедельной обязанностью.

Нельзя сказать, чтобы это было так уж трудно — полить любимые мамины цветы, ободрать пожухлые листики с гераней, взрыхлить землю под фикусом, протереть глянцевитые листья вьющейся комнатной лианы. Это было пустяковое дело.

И все-таки Денис не очень-то любил ходить домой.

Потому что стоило переступить порог — как ему Делалось грустно и одиноко.

Знакомые с раннего детства кровати и шкафы, любимые африканские маски на стенах — и гробовая тишина.

Не слышно ни радиоприемника, ни грудного голоса мамы, болтающей по телефону. Ни запаха дорогого табака, которым отец набивал свою трубку.

Покинутая родителями квартира напоминала Денису кладбище. А кто же любит ходить на кладбища?

«Пожалуй, только Алекс Шляпин! Интересно, врет он, что ночью на кладбище ходил? Или все-таки не врет?» — подумал Денис.

Вообще-то он уважал Алекса Шляпина. И, в отличие от Альберта Подольского или даже Тигры, никогда не называл его «казератом» и «зубрилой».

Он знал, что Алекс Шляпин ходит на кладбище, чтобы бороться со страхом. Выковывает, так сказать, характер, чтобы со временем поступить учиться на доктора и спасать жизни направо и налево.

Это качество вызывало у Дениса уважение. И если б только Алекс Шляпин не был таким занудой…